Мужские пространственно-ориентированные культурные коды в индоевропейской традиции

• Автор: Михайлин, Вадим Юрьевич
• Шифр специальности: 24.00.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2006
• Место защиты: Саратов
• Количество страниц: 539 с. : ил.

Глава 1. Пространственно-магнетический подход в рамках теории и истории культуры
1.1. Пространственная модель Оуэна Лавджоя и ее развитие за рамками
физической антропологии
1.2. Мужские жизненные стратегии в рамках нуклеарного сообщества:
«статус» уб «судьба». «Маргинальные» воинские союзы. Культы предков
1.3. Понятие «судьба» и его текстуальные репрезентации в контексте
архаических культур
Глава 2. Декодирование «звериного стиля» как один из ключей к
пониманию архаических культур
2.1. Комплекс индоевропейских звериных стилей: локальная специфика и
общие структурные закономерности
2.2. Пектораль из Толстой Могилы: особенности «структурнотопографического» кода
2.3. Интерпретация зооморфных кодовых маркеров
2.4. Иранский фарн и его кодовые маркеры
2.5. Скифский звериный стиль как единая смысловая система. Параллельность смысловых рядов в других архаических индоевропейских традициях
2.6. «Звериный стиль» в древнегреческой эпической традиции. Гомеровская
«Долония»

Глава 3. Мужские жизненные стратегии в контексте пространственноориентированных культурных кодов
3.1. Ситуация статусной неопределенности как основа эпического конфликта в гомеровской традиции. «Судьба» Ахилла
3.2. Мужские жизненные стратегии у Софокла. Смерть Аякса
3.3. Древнегреческая «игривая» культура как способ совмещения противоположных поведенческих стратегий и противопоставленных кодовых систем. Культура симпосия. Дальнейшее развитие «игривой» традиции в позднейших европейских культурах
Заключение
Список источников и литературы
Список иллюстраций
Иллюстрации

Актуальность диссертационного исследования. К концу XX -началу XXI века в ряде областей отечественного гуманитарного знания, и прежде всего в тех, которые так или иначе выходят на общий анализ закономерностей формирования и эволюции человеческих культур, отчетливо обозначился серьезный методологический кризис, связанный как с внутренними особенностями развития российской науки на протяжении последнего столетия, так и с проблемой вписанности последней в общемировой научный контекст. Догматический марксистский эволюционизм, составлявший единственно возможную методологическую базу легальной отечественной гуманитарии на протяжении как минимум полувека (с середины тридцатых годов до середины восьмидесятых) породил две базовые стратегии «методологического сопротивления». Первая, «партикуляристская», была связана со вполне понятным стремлением «уйти от идеологии в материал» и стала едва ли не общепринятой стратегией, позволявшей сохранять определенную научную честность даже на таких жестко идеологизированных факультетах как, скажем, исторические. При соблюдении минимально обязательной марксистской фразеологии и «осознанной необходимости» «грамотного выбора проблематики», исследовательские стратегии направлялись на честное и позитивистски-добросовестное накопление фактов. При этом уровень идеологизированности исследования был прямо пропорционален уровню обобщения, отчего со временем любая попытка мыслить широко стала восприниматься как отступление от научности. Вторая, «универсалистская» стратегия была, напротив, ориентирована на максимально возможный уровень абстрагирования: на некие космические универсалии, по сравнению с которыми даже борьба классов выглядела частным случаем общей закономерности. Дихотомия правополушарного и левополушарного позволяла взирать на марксистскую догматику с высоты птичьего полета

собственно жреческой религии, остро направленной против способа жизни уже успевшей сформироваться к этому времени у восточных иранцев воинской касты, не может быть в этом смысле ничем иным, как реакцией традиционного сообщества на изменение «условий игры» и попыткой взять реванш. Не случайно зороастризм зародился именно на «коренных» территориях, «в тылу» успевших к тому времени продвинуться далеко на юг агрессивных «волн», и только впоследствии мало-помалу распространился на весь иранский ареал (за исключением северного Причерноморья).
Та же - с типологической точки зрения - ситуация возникает, на мой взгляд, и в западноевропейском ареале, в середине - второй половине первого тысячелетия нашей эры, когда племенные дружины (по преимуществу, германских) народов постепенно образуют значимую составляющую основного класса будущей средневековой Европы, класса военной аристократии, могущество которой основано, в первую очередь, на поместном землевладении и на ленном праве. В самом деле, грабительские набеги германских дружин на пограничные области Римской империи оставались, по преимуществу, именно грабительскими, «волчьими» набегами до тех пор, пока военные и политические структуры римлян были в состоянии сдерживать натиск «великого переселения народов». Но как только главной добычей сделался не скот и не металл, а земля, германская племенная организация претерпевает на новых землях резкое структурное изменение, причем доминирующими оказываются именно законы «стаи». Земля не распределяется между родами и не становится общеплеменной собственностью (как правило - со всеми известными оговорками и
и устроенные им в Сузах массовые «собачьи свадьбы» и не принятую «на большой земле» практику многоженства). Резкая смена способа государственного устройства и образа жизни в эллинистическом мире по сравнению с собственно греческим (и даже македонским) - лишнее тому подтверждение.