Жанровая система творчества Густава Херлинга-Грудзиньского : Эпические жанры и дневник-хроника

• Автор: Мальцев, Леонид Алексеевич
• Шифр специальности: 10.01.03
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2001
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 205 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ.
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА ПЕРВАЯ РОМАН-СВИДЕТЕЛЬСТВО
3.1. „ЛИТЕРАТУРА ФАКТА“ И „МИКРОНОВЕЛЛИСТИКА“
1.2. „СОВЕТСКИЕ ЗАПИСКИ“ И ИХ РУССКИЙ ПРООБРАЗ
1.3. РОМАН-СВИДЕТЕЛЬСТВО В СИСТЕМЕ ЖАНРОВ
ЛАГЕРНОЙ ПРОЗЫ
ГЛАВА ВТОРАЯ ДНЕВНИК-ХРОНИКА
2.1. „ПОРТРЕТ ЭПОХИ“ И ОБРАЗ АВТОРА
2.2. ХРОНИКА ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ
2.3. ЛАБОРАТОРИЯ МАЛОЙ ЭПИЧЕСКОЙ ПРОЗЫ И РУССКИЙ ПРООБРАЗ ДНЕВНИКА С.РАССКАЗАМИ
ГЛАВА ТРЕТЬЯ РАССКАЗ-ПАРАБОЛА И ..МИКРОПОВЕСТЬ“
3.1. РАССКАЗ-РАССЛЕДОВАНИЕ
3.2.РАССКАЗ-ИСПОВЕДЬ
3.3. РАССКАЗ-БИОГРАФИЯ
3.4. РАССКАЗ-ПРЕДАНИЕ
3.5. „МИКРОПОВЕСТЬ“
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
БИБЛИОГРАФИЯ

ВВЕДЕНИЕ.
Густав Херлинг-Грудзиньскнй (20.05.1919 - 5.07.2000) — классик польской литературы XX века. Он внес существенный вклад в становление жанров „пограничной“ словесности, в том числе эпики, соединившей „литературу факта“ и „литературу вымысла“, дневника и эссе. Роман „Иной мир. Советские записки“(1949-1950) — шедевр документальной прозы, благодаря которому Хердинг приобрел общеевропейскую известность. Дневник „Путешествие в Бирму“(1952) и „Дневник, писавшийся кочыю“(1971-2000) стали формами повседневного авторского участия в общественной и литературной жизни Польши, Европы и мира. Полсотни рассказов, первый из которых („Стойкий иринц“) написан в 1957 году, а последний („Отходная по звонарю“) — в 2000-м, есть наиболее загадочная, трудная и вместе с тем ценная часть наследия писателя, которая привлекла и будет привлекать внимание исследователей. Херлинг известен и как литературный критик („Живые и умершие“(1945)), и как эссеист („Второе Пришествие, а также другие рассказы и очерки“(1963), „Призраки револгоции“(1969 и 1992), „Выходы из молчания“(1993)).
Велик моральный авторитет Херлинга в Польше. Писатель-эмигрант, он не был признан на родине после войны: книга и даже имя писателя находились под запретом. В последнее десятилетие XX века ситуация изменилась: произведения Грудзиньского издаются большими тиражами, а к его мнению прислушиваются миллионы поляков, в том числе писатели и политические деятели. Время покажет, сиюминутным или устойчивым является столь значительный интерес к политическим взглядам писателя со стороны сограждан, но „Иной мир“ уже вошел в „золотой фонд“ польской словесности.
Объектом нашего исследования является художественно-документальное творчество Херлинга-Грудзиньскош, предметом — его жанровый состав. Актуальность исследования продиктована тем, что Густав Херлинг-Грудзиньсзсий остается малоизвестным широкому российскому читателю, и соответственно его творчество в российском литературоведении пока не рассмотрено крупным планом. Изданы небольшими тиражами „Иной мир“ в переводе Натальи Горбаневской (Москва, „Прогресс“, 1991) и сборник рассказов

„Горячее дыхание пустыни“ в переводе Ирины Адельгейм (Москва, МИК, 2000). Перевод на русский язык повести „Белая ночь любви“ осуществил Алексей Михеев (то же издание). Три рассказа („Угасающий Антихрист“, „Клеймо“, „Пожар в Сикстинской Капелле“) перевел Сергей Макарцев („Иностранная литература“, 1996, №2). Переведены отдельные партии „Дневника, писавшегося ночью“ (переводы Н.Горбаневской в журнале „Новая Польша“).
Немногочисленны и кратки литературно-критические отзывы о произведениях писателя1. Так, В.А.Хорев определяет ,Дневник, писавшийся ночью“ как пример „парабеллетристики“, наряду с книгами В.Гомбровича,
Ч.Милоша, А.Вата, ГОЛапското, Л.Тырманда и К.Еленьскош. „Польские комплексы и стереотипы,— пишет он, — рассмотрены в них на широком, прежде всего общеевропейском историко-культурном фоне, увидены как бы через отражение в зеркале иных культур“ [48. С. 8]. В.Я.Тихомирова рассматривает „Иной мир“ как часть „лагерного эпоса“, вобравшего также произведения М.Ваньковича, Т.Виттлина, Б.Обертыньской, Б.Скарш, Ю.Чапского. Можно и нужно, по мнению исследовательницы, „сопоставить польскую литературу лагерной темы с книгами о ГУЛАГе русских писателей“ [46.С.193].
Настоящая работа призвана восполнить пробел в изучении творчества писателя в России. Автор допускает мысль, что в будущем в нашей стране возрастет интерес к польскому писателю, ведь Грудзиньский как писатель сформировался именно в России, проведя полтора года в советском лагере, — это подтвердил он сам в интервью журналистке газеты „Речьпосполита“ Эльжбете Савицкой [31]. Русская тематика творчества Грудзиньекого (ср., напр., роман „Иной мир“ и рассказ „Клеймо“), ставит его в один ряд с Достоевским, Солженицыным и Шаламовым.
Высказывание известного польского „достоевиста“ Збигнева Подгужца особо значимо для нашего исследования: „Для меня Херлинг-Грудзиньский — это наиболее „русский“ польский писатель. В этом я вижу его оригинальность и
1 Например, польский исследователь Т.Древновский в российском журнале „Иностранная литература“ указал на соотношение современной „литературы свидетельств“ (Г.Херлинг-Грудзиньский и Ю.Чапский) с ссыльным опытом великого поэта Адама Мицкевича [39. С.25С]. Отечественный переводчик С.Макарцев указал на религиозное мировоззрение польского писателя [44].

большой двор (...), весь обнесенный кругом, в виде неправильного шестиугольника, высоким тыном, то есть забором из высоких столбов...“[3. Т.
С.9] У Грудзиньского в соответствующих описаниях присутствует элемент символики пейзажа: лагерь, окруженный „черной стеной леса“, выглядевший „как огромные глиняные разработки“[2. С.32]. Лагерь (острог) воспринимается „пространством“ дома, которое освоено людьми, „заживо погребенными“. Семантика сочетания Достоевского „мертвый дом“ безусловно отрицательна: „...арестанты жили здесь как бы не у себя дома, а как будто на постоялом дворе, на походе, на этапе каком-то...“[3. Т.4 С.195-196]. Лагерное пространство в „Ином мире“ столь же враждебно и чуждо человеку, но прослеживается и привязанность к лагерю, мучительная и необъяснимая. Иллюзия родного келецкого дома Херлинга-Грудзнньскош поддерживается незначительными, казалось, штрихами ерцевскош быта. Будучи вне места заключения, автор улавливает со стороны лагеря „бряцание колодезных цепей и скрип воротов — с незапамятных времен знак ничем не замутненного покоя“[2.С.220]. Б. завершает рассказ с дрожью в голосе: „Я возвращался в Ерцево, словно домой“[2.С.217].
Глава „Записки из Мертвого дома“ в „Ином мире“ — интерпретационный центр книги. Соединяются жанровые очертания литературнокритического эссе и психологической новеллы. Анализ произведения Достоевского неотделим от опыта заключенных. „Великие произведения, — констатировал Херлинг впоследствии, — переливаются подобно драгоценным камням. От взгляда, от минуты зависит, какая грань засветится тонким, светлым лучом“[16.С.381]. Рассказ-эссе имеет два ракурса прочтения „Записок из Мертвого дома“: взгляд автора и парадоксальная версия Натальи Львовны. Для обитателей Ерцево „Записки“ имеют вес подлинного свидетельства, насколько захватывающего, настолько и мучительного. Читатели убеждаются книгой, что лагерный кошмар существовал и всегда будет существовать. Этот вывод дается сквозь призму темпераментов персонажей, разной степени их „захваченное“ чтением.
„Записки“ в оценке автора-заключенного — притягательные и вместе с тем отталкивающие. Грудзиньский воспринял горько ироничным даже радостное восклицание Горянчикова по поводу освобождения, ведь скорбной и непродолжительной будет его последующая жизнь. Интуиция автора „Иного мира“ соответствует суждению В. Б.Шкдовского: „ ...роман и в начале и в конце