Художественное осмысление религиозных образов и мотивов в поэзии Анны Ахматовой

• Автор: Руденко, Мария Сергеевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1995
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 234 с.

СОДЕРЖАНИЕ
Введение
1. Образы рая, ада, дьявола, Бога, Богоматери и креста
в иоэзии Ахматовой
2. Образ смерти в контексте религиозных представлений Ахматовой
3. Тема молитвы в поэзии Ахматовой
4. Тема греха в поэзии Ахматовой
5. Значение слова "БЛАГОДАТЬ" в поэзии Ахматовой
6. Тема конца света, страшного суда и религиозных предсказаний в поэзии Ахматовой
Заключение
ПРИЛОЖЕНИЕ
1. Религиозные аспекты темы города в поэзии Ахматовой
2. Библиография

ВВЕДЕНИЕ
Предпринимаемое нами исследование поэтического наследия Анны Ахматовой преследует следующую цель: изучение особого феномена - воплощения в художественном слове, в системе поэтических образов и мотивов религиозных взглядов и чувств русского поэта двадцатого века с его особым духовным опытом.
Собственно, вопрос о наличии и существенной роли религиозного типа мировоззрения, воплотившегося в самой ткани ахматовской поэзии, был поставлен и решен в самых общих чертах уже в первых отзывах и интерпретациях.
Н.Недоброво в своей известной, необыкновенно ценимой самим поэтом как род прозрения и сверхзадачи статье "Анна Ахматова” писал о "сильнейшем выражении религиозного чувства”, о том, что сама Ахматова "указывает на религиозный характер своего страдальческого пути". Стихотворение 1913 г. "Плотно сомкнуты губы сухие..." для критика - свидетельство того, что Ахматова "знает упоение молитвы”, а "Исповедь” /1911/ указывает на то, что #для такой души есть прибежище в Таинстве Покаяния"1.
В 1916 году в работе "Преодолевшие символизмносящей принципиально-программный характер, В.М.Жирмунский пишет: ”...у Ахматовой - не мистика, а простая бытовая религиозность, проявляющаяся в традиционных формах в обстановке ежедневного существования”.2 В той или иной форме о религиозности
1 Недоброво Н. Анна Ахматова // Русская мысль, 1915, N7. Цит. по изданию.: Ахматова А. Поэма без героя. Под ред. р.Д.Тимеичика.М., 1989. С. 266-268.
2 Жирмунский В.М. Преодолевшие символизм //Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. С.120.

Ахматовой поминали А.Гизетти3, С.Парнок4 , Г.Чулков5 и ряд других критиков.
Таким образом, к рубежному в жизни и творчестве Ахматовой периоду 1917-1921 гг. вполне сформировалось представление об особом религиозном звучании ее творчества. С достаточной степенью полноты сформулировал данное представление в своем докладе "Ахматова и Маяковский", позже напечатанном в виде статьи (Дом искусств, 1921, N1),
К.Чуковский. Прямо называя Ахматову "последним и
единственным поэтом православия”6, критик подробно и убедительно раскрывает тезис об обусловленности религиозным настроем системы образов, трактовки тем, особого духа поэзии Ахматовой на конкретном материале ее ранней лирики.
Религиозные мотивы как прием достижения особой художественной выразительности исследовали Б.Эйхенбаум7 и
В.Виноградов. Последний предпринял достаточно подробное исследование религиозных мотивов /"символов"/ у Ахматовой в работе "О символике Анны Ахматовой", напечатанной в
"Литературной мысли" /1922, N1, с.91-138/. В фундаментальном труде "О поэзии Анны Ахматовой (Стилистические наброски)”/Л., 1925/ ученый говорит о "привлечении религиозной символики как материала, из которого создаются новые формы выражения эротических переживаний, "новый стиль" любовной лирики"8
3 Гизетти А. Три души //Ежемесячный журнал. 1915, N12. С.154-160.
4 Парной С. Отмеченные имена /Н.Клюев, А.Ахматова, И.Северянин// Северные записки, 1913, Апрель. С. 114-115.
5 Чулков Г. Закатный звон /И.Анненский и А.Ахматова/ /Чулков Г. Вечера и сегодня. М., 1916. С.73-77.
6Цит. по изд.: Чуковский К.Ахматова и Маяковский//Вопросы литературы, 1988, N 1. С.181.
7 См. Эйхенбаум В. Анна Ахматова. Опыт анализа. Пб., 1923.
8 Там же. С. 66-67.

"Подражание корейскому", 1960-е гг.; "Я подымаю трубку - я называю имя...”, 1950-е гг.
В стихотворении "Мы до того отравлены друг другом..." <1963> слова героини "Боже милостив, прости" /2,299/ - отнюдь не покаянный вопль о прощении. Напротив, "черный унизительный недуг", любовь-страсть сравнивается с веригами святого, как известно, употреблявшимися именно для того, чтобы избавить человека от всякого желания земной любви. Как и многие другие произведения, потенциально являющиеся фрагментами неосуществленного замысла второй редакции "Энума элиш" /"Пролога"/, этот отрывок имеет некий налет эротической символики "черной мессы", например, мотив тела, отданного любовнику в порыве страсти, "как Богу жертва", мотив "светлого мрака" и "прекрасного греха" и, как некий апофеоз, восклицание "Боже" на пике, пределе того, что сама героиня прямо именует "срамом".
Есть подобные же элементы смешения понятий и в ранней лирике. Так, "Божий Ангел, зимнем утром/Тайно обрушивший нас" /1,88/ больше напоминает "веселого бога” /1,27/ Эрота. Не имеет отношения к религии и "Божий сад лучей" /1,109/, загорающийся над престолом "церкви темной и высокой” от возможности встречи влюбленных. Кстати, это стихотворение 1915 г. - "Долго шел через поля и села..." - обращено к атеисту Б.Анрепу. Традиция некоторого травестирования, имевшая место в ранней лирике, затихая в период огненных испытаний, вновь возникает в период "ахматовок". Так, "божественное слово” /1,297/ "Полночных стихов" - признание в страстной любви, а не то, действительно имеющее отношение к святости "пречистое слово", "священный глагол", о котором так сказано в стихотворении "Все ушли, и никто не вернулся..." /1930-е, 1960/: "Осквернили пречистое слово, /Растоптали священный глагол" /1,245/. То же словосочетание "пречистое слово" в его прямом