Ранняя фантастическая проза А. К. Толстого и традиции романтизма в русской прозе 40-х гг. XIX века

• Автор: Федоров, Алексей Владимирович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1997
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 242 с.

ВВЕДЕНИЕ
Литературную судьбу А.К. Толстого можно назвать странной. Давно и навсегда признанный одной из значительных фигур в истории русской литературы, он долгое время остается как бы вне этой истории. Изумлявший многих современников независимостью и последовательностью убеждений, он некоторыми из потомков обвинен в литературной и философской несамостоятельности1. Его знаменитый призыв: «Дружно гребите, во имя Прекрасного, против течения», - понят слишком буквально, а ненависть к тенденциозности подменена стремлением к обособленности.
«А. Толстой, несмотря на весь исторический почет, окружающий его имя, затолчен в русской культуре. В лучшем случае, он не понят, несмотря на свою классическую ясность» (137; 181). Эти слова арх. Сан-Францисского Иоанна (Шаховского), сказанные еще в 193 8 году, до сих пор сохраняют актуальность особенно по отношению к самому загадочному периоду творчества писателя - самому раннему.
В 40-е гг. XIX века А.К. Толстой создает несколько прозаических произведений, наиболее значительные из которых можно объединить понятием «фантастическая проза». Она включает в себя четыре произведения: повесть «Упырь», рассказы «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет», а также отрывок из незавершенного романа «Амена».
В критике и литературоведении второй половины XIX - начала XX века даже не возникает сам термин «фантастическая проза А.К. Толстого». Это связано с тем, что «Семья вурдалака» и «Встреча через триста лет» были написаны по-французски и долгое время оставались неизвестными российскому читателю. Если «Упырь» появился в печати в 1841 году (отдельное издание, СПб.), «Амена» - в 1846 («Вчера и сегодня». Кн. 2.

СПб.), то «Семья вурдалака» была опубликована в русском переводе (Б.М. Маркевич) лишь в 1884 году («Русский вестник». 1884. № 1), а «Встреча через триста лет» (переведенная на русский язык А.Е. Грузинским) - в 1913 («Русские ведомости». 1913. №№ 14, 16, 17). Вполне естественно, что «Упырь» и «Амена» могли быть восприняты (и воспринимались) как «случайные» или «побочные» явления, не отражающие закономерностей творческого пути писателя
Литературный дебют А.К. Толстого состоялся в 1841 году, когда он под псевдонимом Краснорогский выпускает в свет повесть «Упырь»3. На это событие откликнулось несколько периодических изданий того времени.
В «Отечественных записках» (1841. Т. 18. Кн. 10) была помещена рецензия В.Г. Белинского, которая фактически определила один из подходов к изучению повести.
«Содержание ее многосложно и исполнено эффектов: но причина этого заключается не в недостатке фантазии, а скорее в ее пылкости, которая не успела еще умериться опытом жизни и уравновеситься с другими потребностями в жизни... «Упырь» - произведение фантастическое, но фантастическое внешним образом: незаметно, чтоб оно скрывало в себе какую-нибудь мысль, и потому не похоже на фантастические создания Гофмана, однакож оно может насытить прелестью ужасного всякое молодое воображение, которое, любуясь фейерверком, не спрашивает: что в этом и к чему это... Несмотря на внешность изобретения, уже самая многосложность и запутанность его обнаруживает в авторе силу фантазии» (С. 37-38; См. № 25 библ., Т. 5. С. 473-474).
Характерно, что сюжетные коллизии повести обозначены как «изобретение» - понятие не органическое, а механическое. По мысли Белинского, внутренняя логика в «многосложности и запутанности» толстовской фантастики отсутствует, то есть содержательная сторона

«принесена в жертву» формальной. Неслучайно возникает сопоставление (скорее - антитеза) с творчеством немецкого романтика Э.Т.А. Гофмана, в произведениях которого, по мнению Белинского, «видна глубочайшая разумность» (25, Т. 4; 318). Литературный дебют А.К. Толстого оценивается как игра фантазии молодого таланта, не нашедшего для себя еще достойного поприща и потому увлеченного внешними, формальными эффектами.
В короткой одобрительной заметке в журнале «Современник» (1841. Т. 24) осторожно упомянуто о «своенравии» таланта автора повести «Упырь», основное достоинство которой заключается в «ярко обрисованных положениях и характерах действующих лиц» (С. 108).
Однако далеко не все российские журналы и газеты, откликнувшиеся на выступление в печати «г-на Краснорогского», были доброжелательно настроены по отношению к повести «Упырь».
Негативной была оценка произведения в журнале «Библиотека для чтения» (1841. Т. 48). Странные происшествия и фантастические персонажи «Упыря» были восприняты как противоречащее здравому смыслу нагромождение нелепостей: «Читатель попадает в лабиринт самых
бессвязных и непонятных происшествий, сравнимых с «Удольфскими тайнами» и господином «Ратибором Холмоградским» Вельтмана» (С. 7).
Ироническое освещение получает сюжетная канва повести в журнале «Сын Отечества» (1841. № 38-40. С. 437-454). Фантастические события получают статус «чепухи» и «кутерьмы», а единственным «логическим» объяснением написанного автор статьи предлагает считать опий, который и является первопричиной происходящего в повести и, кстати, ее появления на свет.
Возникновению «пародийно-игровой» тенденции восприятия «Упыря» способствовала статья в газете «Северная пчела» (1841. № 222), которая

не только «дискредитировано» бессмысленностью и нелепостью, но и нуждается в принципиально ином толковании.
Н.В. Гоголь убежден, что «отсутствие всякой истины, естественности и вероятности еще нельзя считать фантастическим» (81* 63).
В.Г. Белинский противопоставляет расхожему представлению о фантастическом требование осмысленности и философской глубины. По его мнению, «... фантастическое отнюдь не то же самое, что нелепое...» (25, Т. 4, 315). «... Оно (фантастическое - А.Ф.) есть один из самых важных и самых глубоких элементов человеческого духа: мысль великая мерцает в таинственном сумраке царства фантастического»19 (25, Т. 3; 75).
Итак, даже «невооруженным глазом» можно увидеть, что интересующее нас понятие не обладает в романтической эстетике каким-либо точным значением, и поэтому, в зависимости от различного смыслового наполнения, вызывает противоречивое к себе отношение. Для преодоления подобной «полифонии» необходимо обратиться к тем лексическим «заменителям» (о синонимии в некоторых случаях говорить не всегда оправдано), которыми обладает «фантастическое» у романтиков.

Чудесное"
Сразу стоит отметить, что это понятие в эстетике классицизма получило отчетливо рационалистическое толкование, что вполне объяснимо философскими и художественными принципами этого литературного направления. Чудо для классицистов - прежде всего, нарушение нормы, законов естества и, следовательно, его введение в сюжет должно быть оправдано с разумной точки зрения. Поэтому в область значений чудесного
могут входить аллегория и олицетворение21, что совершенно неприемлемо

для романтического сознания