Поэтика "ОБЭРИУ" в контексте русского литературного авангарда ХХ века

• Автор: Кобринский, Александр Аркадьевич
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 1999
• Место защиты: Санкт-Петербург
• Количество страниц: 311 с.

Введение
Крупнейший знаток русского авангарда Н.И.Харджиев, отвечая в 1995 году на вопросы Иры Голубкиной-Врубель для тель-авивского журнала "Зеркало", заметил, когда речь зашла об обэриутах: "Это ведь редчайший случай - реализовалось целое течение, не напечатав (кроме Олейникова) ни одной строчки"1. Конечно, можно возразить: были "Столбцы" Н. Заболоцкого, по два "взрослых" стихотворения в сборниках Ленинградского Союза поэтов в 1926-1927 годах успели напечатать и Хармс с Введенским. Но, по сути, Николай Иванович был, конечно, прав: обэриуты были изъяты из литературного процесса своего времени, их творчество не было представлено в литературных изданиях 1920-х - 1930-х годов, да и вообще, - сам факт их сегодняшнего существования в истории русской литературы во многом объясняется случаем. Так получилось, что после ареста Хармса в Ленинграде в августе 1941 года в его комнате не был произведен обыск, а сама комната даже не была опечатана. Так получилось, что его друг Яков Семенович Друскин - чуть позже, уже слабея от голода, нашел в себе силы проделать длинный путь с Петроградской стороны до улицы Маяковского, встретился там с женой Хармса Мариной Малич и собрал в чемоданчик рукописи из архива Хармса. С этим чемоданчиком он не расставался ни в блокаду, ни в эвакуации, ни по возвращении в Ленинград. Так оказались спасены рукописи самого Хармса, Введенского, некоторых других поэтов их круга. Почти 20 лет Друскин не прикасался к архиву, надеясь на возвращение хозяина - и только в 1960-х годах, когда стало окончательно известно о смерти Хармса в феврале 1942 года в ленинградской тюремной психиатрической больнице, начал его разбирать. Понемногу тексты стали появляться в самиздате, затем - за границей... После смерти Я.С.Друскина в 1980 году архив был передан в рукописный отдел Государственной публичной библиотеки в Ленинграде и стал доступен исследователям. С середины 1980-х годов начался поток публикаций в России, продолжавшийся примерно 10 лет и сделавший творчество обэриутов широко известным.
Примерно с начала 1990-х годов эпизодические попытки российских и зарубежных исследователей осмыслить отдельные произведения обэриутов сменились серьезными и систематическими литературоведческими публикациями, которые уже базировались на знании широкого корпуса обэриутских текстов. Работы А.Герасимовой, Ж.-Ф.Жаккара, И.Левина, М.Мейлаха, В.Сажина, А.Хансен-Леве, Е.Фарыно и других показали то, что так точно выразил в уже приведенном интервью
1 Харджиев Н. Статьи об авангарде. Т.1. М., 1997. С.381.

Н.И.Харджиев: вне активного участия в литературном процессе сформировалось целое направление, открывшее новые пути в искусстве. Основные задачи исследователей, занимавшихся изучением творчества обэриутов, фокусировались на проблемах соотношения смешного и комического в их текстах, природы обэриутского абсурдизма, реализации в их произведениях основных конституирующих признаков петербургского текста. Специальные работы посвящались корням обэриутов в русской литературе XVIII-XIX веков и их типологическим связям с западноевропейской литературой абсурда. Их творчество служило предметом и для философского анализа2. Наконец, появилось большое количество исследований, предметом которых становился анализ отдельных произведений обэриутов. Можно констатировать, что на сегодняшний день уже накопилась достаточная база для перехода обэриутоведения на качественно принципиально иной уровень, который позволил бы уже по-новому определить место ОБЭРИУ и его членов в истории русской литературы XX века.
У настоящей работы три основные цели, определяющие ее актуальность и научную новизну. Первая - вписать ОБЭРИУ в историко-литературный и поэтический контекст современной ему эпохи, преодолев сложившееся ошибочное представление, будто бы формальная выюночен-ность объединения из литературного процесса привела и к изоляции на уровне поэтики. Впервые проводимый подробный анализ широких интертекстуальных и типологических связей показывает, что обэриуты существовали не только в диахроническом, как это представлялось ранее, а и в широком синхроническом поле русского авангарда, которое вовсе не ограничивающемся В.Хлебниковым, на влияние которого на обэриутов указывали как они сами, так и исследователи. Анализ поэтики дополняют историко-литературные материалы, свидетельствующие об активном восприятии обэриутами творчества почти всех основных литературных направлений своего, а также предшествующего десятилетий: символистов, футуристов, акмеистов, имажинистов. Более того - обратив внимание на те группы, с которыми обэриуты были так или иначе связаны в начале своего творческого пути, мы обнаруживаем, что процесс литературного влияния -двунаправлен: Хармс, Введенский и другие члены ОБЭРИУ оказывались не только реципиентами, но и донорами в возникавших интертекстуальных контактах. Наиболее ярко это проявилось, в частности, в случае с ленинградскими имажинистами, испытавшими на себе значительное обэриутское влияние.
2 См., например: Токарев Д. Даниил Хармс: философия и творчество // Русская литература. 1995. № 4. С.68-93; Ямпольский М. Беспамятство как исток: Читая Хармса. М., 1998.

Вторая задача работы - показать, что ОБЭРИУ представляло собою, на самом деле, объединение, не просто состоящее из друзей и единомышленников, но выработавшее единые эстетические и поэтические принципы. На этом пути, разумеется, встречаются трудности. Еще сами обэриуты в своей Декларации заявляли: "... у каждого из нас есть свое творческое лицо, и это обстоятельство кое-кого часто сбивает с толку. Говорят о случайном соединении различных людей. Видимо, полагают, что литературная школа -это нечто вроде монастыря, где все монахи на одно лицо. Наше объединение свободное и добровольное, оно соединяет мастеров, а не подмастерьев, - художников, а не маляров. Каждый знает самого себя и каждый знает -чем он связан с остальными"3. Кроме того, различия в поэтике некоторых членов ОБЭРИУ, к примеру, Бахтерева и Вагинова представлялись исследователям настолько значительными, что склоняли их к мысли о чисто внешнем характере объединения поэтов. Наконец, по мысли сестры Я.С.Друскина - Л.С.Друскиной, к которой присоединяются и некоторые ученые, ОБЭРИУ - это вообще незначительный эпизод, фрагмент творческой биографии совершенно другого объединения, известного под именем чинарей, в которое входили Хармс, Введенский, Олейников, а также их друзья-философы Л.Липавский и Я.Друскин4.
Необходимо точно определить терминологию, которой мы будем пользоваться. ОБЭРИУ - это литературная группа, созданная осенью 1927 года, опубликовавшая свою Декларацию в январе 1928 г. и вплоть до 1930 года выступавшая с литературно-театральными вечерами. Вершиной ее деятельности стал вечер "Три левых часа" 24 января 1928 года, на котором была поставлена пьеса Д.Хармса "Елизавета Бам". После ареста Хармса, Введенского и Бахтерева в 1931 году ОБЭРИУ прекращает свое существование. В настоящей работе мы пользуемся термином "обэриуты", имея в виду литераторов - поэтов и одного прозаика, составивших ОБЭРИУ. Так именуются Д.Хармс, А.Введенский, Н.Заболоцкий, И.Бахтерев, К.Вагинов, Ю. Владимиров, Дойвбер Левин, а также Н. Олейников5, причем - по сложившейся традиции - этот термин применяется к их творчеству и до осени 1927 года,. Что касается "чинарей", то здесь подразумевается чисто дружеский союз, никак не проявивший себя в качестве литературной группы6. Главным "чинарским" документом можно считать записи их
3 ОБЭРИУ... С. 12.
4 См.: Друскина Л. Было такое содружество... // Аврора, 1989. №.6. С.100-102.
5 Н. Олейников был очень близок обэриутам, однако факт его вступления в объединение до сих пор достоверно не подтвержден.
6 Поэтому совершенно представляется неправомерным само название статьи
В.Сажина: Сажин В. Чинари - литературное объединение 1920-1930-х годов: источники
для изучения // Четвертые Тыняновские чтения. Тезисы. Рига. 1988. С.23-24. Чинари не
были литературным объединением, да они и сами не считали себя таковым.

“дрожжи израсходованы” и нужно покупать новые... “Это ничего, Барс Иванович, - говорит Владимир Соловьев о Сергее Мусатове, - первый блин всегда комом”. - “Первый блин, да комом”, - как бы вторит ему повар, бросая неудавшийся блин жадному псу. Такие примеры можно множить. Поэтому речь можно вести не только о сатире, но и о глубокой укорененности в быте всех мистико-философских явлений и событий. Перед нами как бы налицо обе стороны символа, одна из которых прочно принадлежит реальному человеческому миру, а другая устремлена ввысь, в мир идеальный. Можно согласиться A.B.Лавровым, который пишет: “Житейская косность и пошлость не разоблачается и не ниспровергается, <...> все явления рассматриваются под знаком “главного”; <...> изображаемый мир осмысляется и как юдоль призрачного, фантомного бытия, и как одухотворенное пространство, средоточие “тайных знаков”. <...> Белый выявляет единство изображаемого калейдоскопического мира, показывает связь “высокого” и “низкого” планов бытия”13.
В “Начале очень хорошего летнего дня” “высокий план” отсутствует, но сохранен важнейший принцип Белого - приоритет формальных связей над причинно-следственными (понимаемыми в повседневном смысле), структурной организацией материала над самим материалом. Не являясь автономным произведением и входя в контекст цикла “Случаи” (1933-1939), эта “симфония” приобрела некоторые соответствующие структурнотематические признаки. Во-первых, в “Случаях” (да и вообще во всем позднем прозаическом творчестве Хармса) преобладает городская тематика. И в данном рассказе перед нами, своего рода, городская зарисовка (улица, подворотня, кирпичная стена, бакалейный магазин), в которую введены деревенские элементы (кричащий петух, крестьянин Харитон). В симфониях Белого городская тематика преобладает прежде всего во Второй (ее первоначальное название - “Московская”) и - менее ярко - в третьей. Во-вторых, перед нами откровенно “низкий” срез городского быта, в который полностью погружены все без исключения персонажи - при полном отсутствии “высокого” плана.
В противоположность тому, что писали о “симфонии” Хармса многие исследователи, она имеет ярко выраженную кольцевую композицию, органичную для символистского универсума. На чрезвычайно коротком прозаическом отрезке, который представляет собой этот текст, мы видим начало и завершение целого ряда линий. Утренний крик петуха (1-е предложение) имплицирует мотивы лета и начала дня; экспликация этих мотивов - в последнем предложении текста (“Таким образом начинался хороший летний день”). Крестьянин Харитон, появляющийся как активное действующее лицо во 2-м предложении, вновь возникает в этом качестве в
13 Лавров 1995. С.75-76, 80.