Поэзия К. М. Фофанова и тенденции в русской лирике конца XIX века

• Автор: Тарланов, Евгений Замирович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 1999
• Место защиты: Петрозаводск
• Количество страниц: 330 с.

Анализ основных линий движения в русской поэзии 80-90-х годов XIX в., рубежного момента в истории русской литературно-эстетической мысли, до последнего времени не выдвигался в качестве отдельного предмета рассмотрения.
Эпоха кризиса социальной идеологии не могла не породить общественной потребности в самоуглублении и переоценке ценностей. Отсюда проистекали и тяга к поэтическому творчеству авторов самого разного дарования, и повышенный интерес публики к лирике, который отмечали многие современники и мемуаристы.
Общественная жизнь конца 70-х-90-х годов отличается необыкновенно широким спектром литературных течений и многочисленностью поэтических имен. Более того, поэт стал приобретать черты массовой фигуры, что, конечно, соответствовало суженным масштабам его творческой индивидуальности. Обращение к абстрактно-эстетической тематике, помимо поэтов старшего поколения А.Майкова, Я.Полонского, А.Фета, более молодых приверженцев той же платформы, намеренно удаленной от злобы дня и реальности, вызывала протестующие голоса продолжателей традиций шестидесятников, чей круг заметно сузился, но социальная и литературная позиция которых оставалась еще достаточно весомой: поздняя лирика Некрасова, стихи А. Н. Плещеева, А.М.Жемчужникова, крестьянского поэта Спиридона Дрожжина, “последнего из могикан” революционного народничества П.Ф.Якубовича, Г.А.Мачтета, С.Синегуба, Веры Фигнер, Ольги Чюминой, Анны Барыковой и др. В творчестве поэтов, близких им по своим идеалам, зазвучали ноты горечи общественных утрат, уныния и неудовлетворенности, порожденные ощущением идейного бездорожья, обывательского безразличия и бездуховности. В 80-е годы полные “гражданской скорби” стихи С.Надсона, ставшего главным выразителем умонастроений поколения, заглушали даже шедевры пс/здней лирики А.Фета. Надсону вторили авторы более скромного дарования С.Фруг, Ф.Чер-винский, С.Сафонов и др. Хотя певцы “чистого искусства” (Д.Фет, В.Соловьев, А.Апухтин, КСлучевский, К.Льдов, Д.Дсртелсв, А.Голёнищсв-Куту-зов, К.Р., Д.Шестаков, И.Лялечкин, М.Лохвицкая и др.) видели свои задачи в ответе на “вековечные запросы духа” и в отражении “идеальных целей”, многие из них в своей творческой практике выходили за рамки исповедальной веры и философско-эстетической созерцательности романтического' толка, сближаясь своими ламентациями и жалобами на тусклое, негероическбе время с либеральными настроениями, тем самым подспудно освоившимиугра-диции шестидесятничества (Голенищев-Кутузов, С.Аидреевский, К.Фофанов, К.Случевский и др.). Сближение позиций “тенденциозной” и “чистой” лирики отражалось и в широком спектре мотивов лирики А. Коринфского, А.Бу- " дищева, А.Федорова. В эти же годы крепнет самобытное искусство тонкой словесной живописи Ивана Бунина, с его зримой пластикой и классической гармонией стиля.
Новые эстетические тенденции и освоение новых выразительных средств обычно более всего связывали с именами Д.Мережковского, Н.Минского,
3.Гиппиус, ставших знаковыми фигурами нарождающегося модернизма, в меньшей мере - с именем К.Случевского.
Между тем, свое особое и самобытное место в литературной жизни 80-х-90-х годов XIX в. занимает прежде всего творчество К.М.Фофанова - автора большого лирического дарования, чьим именем обозначен хотя и хронологически малый (середина 1880-х - середина 1890-х годов, “Фофанов пронесся, как яркая звездочка, по литературным небесам”1), но имеющий собствешюе лицо и закономерный период русской лирики: в это время закладывались важнейшие художественно-эстетические основы многих поэтических течений XX в., в особенности модернистского толка.
Границы “фофановского периода” П.П.Перцов, впервые назвавший его так, определил между “надсоновским моментом” и дебютом символистов2.
Тот же период И.Северянин обозначил как “эпоху Фофанова”.
В общем лирическом многоголосии времени размытых и неопределенных общественных идеалов журнально-газетная критика выделяла ведущую роль Фофанова - “Минезингера наших дней”, “поэта Божией милостью”, “начисто лишенного публицистического дарования”, “в тихой часовне поэзии” которого массовый читатель - “средний интеллигент” - находил “отдохновение и душевную усладу”. По оценке К.Говорова, “Фофанов - громадный и яркий талант”, единственный, кто выделяется из “унылой вереницы современных поэтов”.
“Самым талантливым, самым крупным поэтом, приближающимся к Пушкину”, провозгласил Фофанова на одном из литературных вечеров Аполлон Майков4.
К этому же времени относятся сочувственные оценки А.Чехова. В письме к Д.В.Григоровичу (январь 1888 г.) он выделяет Фофанова - единственного, кто “действительно талантлив” в ряду современных поэтов5.
С интересом начинает следить за литературными успехами Фофанова и Лев Толстой, хотя, как известно, он не очень интересовался поэзией. В письме к Фофанову, написанном, правда, несколько позже (И сентября 1902 г.), содержится достаточно убедительное в устах Льва Толстого признание фо-фановской лирики: “Стихи естественные, вытекающие из особенного поэтического дарования”6.
1 Ясинский И.И. Роман моей жизни: Книга воспоминаний. М.; Л., 1926, с. 177.
2 Перцов П.П. Литературные воспоминания. М.; Л., 1933, с. 153.
3 Говоров К. Современные поэты: Критические очерки. СПб.: Изд. “День”, 1889, с. 191. Выделяя Фофанова, К.Говоров обращает внимание на “вымученность образов и натянутость выражений” Мережковского (с. 35), “отсутствие всякой художественности и изящества вкуса, стремление к фразерству Фруга” (с. 115), “миленькие безделушки” и “куцые лирические порывы” “всегда банального Голенищева-Кутузова” (с. 120-121), “роковое косноязычие” Андреевского, “худосочные поэтические мысли” Апухтина (с. 139), “риторическую рассудочность” Минского (с. 179).
4 Об этом см.: У-ц С. (Уманец С.И.) Из литературного прошлого нашей столицы // Наша старина. 1915. № 6. С. 517; Измайлов А. Принц и нищий (Из воспоминаний о К.М.Фофасрве) // Исторический вестник. 1916, май. Т. 144, с. 468.
5 Чехов А.П. Поли. собр. соч. Т. 14. М., 1949, с. 16.
6 Толстой Л.И. Поли. собр. соч., т. 73. М., 1954, с. 290.

Тот же мотив в оценке поэзии молодого Фофанова звучал и в словах Н.С. Лескова: “Это поэт с головы до ног, непосредственный, без выдумок и деланности”7. Возмущаясь корыстным и беспринципным “записыванием себя” молодыми литераторами все равно в какие, но лишь бы модные “идеи”, в письме к И.Репину от 19 февраля 1889 г. Н.С.Лесков делился своими размышлениями: “Если есть уменье писать гладко - это еще ничего не стоит. Я жду чего-нибудь идейного8 только от Фофанова, который мне кажется органически честным, и хорошо чувствующим, и скромным”.
“Никому из поэтов не обязан я так много за часы восторга и радости, как Вам”, - писал Фофанову его младший современник В.Брюсов. В 1901 г. в обзоре для английского журнала “The Л then cum” Брюсов аттестовал Фофанова как “бесспорно, самого талантливого из современных русских поэтов”, а много позже в письме к сыну Фофанова - поэту Константину Олимпову - определил “все обаяние и всю силу” поэзии его отца в “трудном и прекрасном” умении “быть самим собой”.
“Первым русским поэтом нашего времени”, “самым талантливым из современных поэтов” называли Фофанова в 1900-1901 г.г. В.Розанов и Сальников11
Рассматриваемый период охватывает или к нему примыкают, определяя его объем и содержание, и многие другие поэты, творчество, эстетические принципы которых изучены также недостаточно. Этим определяется актуальность диссертационного исследования.
Объективно-историческая оценка вклада Фофанова и поэтов его поры в художествешгое мышление своей эпохи, установление их творческих связей и взаимодействий с литературной традицией (как русской, так и западноевропейской), уяснение характера эволюции их творчества настоятельно требуют монографического анализа и вместе с тем пересмотра многих положений, сложившихся в современной им критике и подхваченных затем некоторыми социологизированными трактовками позднего и позднейшего времени.
Таким образом, объектом исследования является история русской поэзии 80-90-х годов XIX в. в существенных ее проявлениях, в совокупности связей с русской и западноевропейской традициями, а также важнейших тенденций развития, масштабно проявившихся уже в XX в.
Предмет исследования составило все творчество К.М.Фофанова 1880-1900-х г.г., отраженное в объемных его сборниках стихотворений 1887, 1889, 1892, 1896 и 1900 годов и занимающее в нем центральное место, а также (в сопоставительном плане) поэзия С.Я.Надсона, А.Н.Апухтина, Вл. Соловье7 Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: В 2 т. М.: Худ. лит., 1984. Т. 1, с. 135.
8 В широком контексте этого письма “идейное”, “идейность” И.Лесков понимает как “вы-страданность идеала”.
9 Лесков А.Н. Указ. соч., т. 2, с. 432. Подробнее о жизни и складывании литературной репутации К.М.Фофанова см.: Тарланов Е.З. Константин Фофанов: Легенда и действительность. Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского ун-та, 1993, с. 7-17.
10 Черемисин Б.Е. Валерий Брюсов и Константин Фофанов // Брюсовские чтения. 1983. Ереван, 1985, с. 170-171.
11 Розанов В. К.М.Фофанов. Иллюзии // Новое время. 1901, № 8968; Северов. Русская литература // Новости. 1900, № 346.

рационалистически: Фофанов решительно отсекает заданные первоисточником и диалогические реплики “неречистого” Моисея (Исх. 4, 10), и участие его брата Аарона, призванного “стать устами” нового вождя. Тема божественного призвания здесь находит прежде всего литературно-эстетическое преломление в эмоционально насыщенном образе “неопалимой купины”, “багровым заревом” освещающем “лиловый полумрак” библейского пейзажа. Светоносное горение этого своеобразного “огненного знамени” символизирует божественную любовь к людям. “Костра трепещущее пламя” призвано вдохновить лирического героя “дать бедной родине спасенье”:
Таинственный глагол торжественно звучал,
Исполнен божьего завета
А пышный куст горел, горел и не сгорал,
Вокруг роняя искры света (с. 107).
В целом в изображении ветхозаветной мозаичной картины Фофанов, как правило, соблюдал времешгую дистанцию, следуя условно-литературной традиции в духе романтического ухода от прозаической реальности. Вместе с тем временная перспектива давала возможность некоей историософской точки обзора действительности. Этой точкой оказался пессимизм библейской историографии, которым проникнуты завершающие цикл стихотворения. Популярное ветхозаветное сказание о Вавилонской башне и смешении языков во время ее строительства (Быт., 1, 1- 9) трактуется Фофановым как проявление хаотичного и непознаваемого движения мировой истории, процесса без цели и смысла, управляемого непредсказуемым божественным промыслом. Библейская история представляется Фофанову прообразом новой истории: в ней он видит перманентную дегенерацию и упадок - “безверие, безумие, коварство и темный ряд безвременных могил”. Высокие чаяния персонажей Ветхого Завета объективно противостоят реальности, в которой они существуют:
В слезах бредет святая Магдалина,
Голгофы крест забрызган весь в крови,
И дети тьмы, как бурная пучина,
Беснуются за поиском любви (“Слепой земли болезненное царство...”). Завершающее стихотворение цикла - “Над библией” (1885) - разворачивает ретроспективу библейских событий с этой глубоко пессимистической точки зрения и подводит их трагический итог:
Возлюбленный Еговою народ,
Алтарь твой смят, сыны твои пленены,
Ты стал пигмеем будничных забот,
Ты стал рабом чужой короны! (с. 114).
Действительность, изображенная в Библии, безвозвратно ушла в прошлое, и поэтому пессимизм библейской историографии, пафос разрушения самодовлеющего, замкнутого в себе культурно-исторического пласта были вполне созвучнывкусам и понятиям времени Фофанова. Овладевая духом Библии, духом имманентной деградации сущего, молодой поэт овладевал вместе с тем и философско-эстетическими принципами современного ему литературного процесса, которые базировались прежде всего на кризисе идеологических