Историческая проза Н. А. Полевого

• Автор: Степанова, Маргарита Гелиевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1999
• Место защиты: Санкт-Петербург
• Количество страниц: 179 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ.
Введение
Глава 1.
Русская быль Н.А. Полевого «Клятва при Гробе Господнем»
1.1. Вводные замечания
1.2. Романтический историзм
1.3. Жанр «были» в творчестве Н. Полевого
1.4. Художественная концепция истории в романе Н. Полевого «Клятва при Г робе Господнем»
Глава 2.
Беллетризация прошлого в сборнике «Повести Ивана Гудошника» и историографической прозе H.A. Полевого
2.1. «Народный силлогизм истории» («Повесть о Буслае Новгородце»)
2.2. Формы изображения исторического события («Повесть о Симеоне, Суздальском князе»)
2.3. Процесс беллетризация сказки как проявление формирующегося историзма («Старинная сказка о судье Шемяке с новыми присказками»)
2.4. «Дух народа» и «дух времени» («Пир Святослава
Игоревича, князя Киевского»)
Заключение
Библиография
Введение.
В 1830-х годах на смену увлечению политической мыслью приходит
осознание необходимости философского обоснования древней русской истории.
Стремительное развитие жанров исторической повести и романа
свидетельствует о сложных процессах, происходящих в результате сближения,
пересечения литературы и истории, ранее противостоящих друг другу как области
вымысла и достоверных фактов. Такое противопоставление, исторически
прогрессивное в конце XVIII века, еще прочно удерживалось в 1820-е годы.
«История не роман», - подчеркивал Н.М. Карамзин в предисловии к «Истории
государства. Российского» (Карамзин. 1988г V X)1. Неудивительно, что вопрос о
правомерности, законности новых жанров исторического повествования (прежде
всего, исторического романа), в большей степени, чем ранее, претендовавших на
объективность, стал предметом полемики. О. Сенковскому, считавшему жанр
исторического романа «ложной формой прекрасного, плодом соблазнительного
прелюбодеяния истории с воображением» (Библиотека для чтения, 1834, 5, 14)2,
решительно возражал В. Г. Белинский, для которого появление жанра
исторического романа - свидетельство обогащения литературы:
«Исторический роман есть как бы точка, в которой история, как наука, сливается с искусством, есть дополнение истории, ее другая сторона» (Белинский, 5, 42).
Еще в XVIII веке в России наряду с собственно научным повествованием (Феофан Прокопович, М.В. Ломоносов, В.Н. Татищев, М.М. Щербатов, И.Н. Болтин) были написаны и «риторические» исторические сочинения Ф.А. Эмина и И. Елагина. Т.Е. Автухович совершенно справедливо полагает, что взаимодействие истории и литературы в этот период происходит на основе «парадигмального типа мышления, для которого характерен принципиальный антиисторизм» (Автухович 1996, 79). Исследование закономерностей
объективного процесса развития в этих исторических сочинениях заменяется
1 Здесь и далее ссылки на источника а тексте и примечаниях заключены в скобки и выглядят следующим образом: первая часть - сокращенное наименование публикации, год издания (Карамзин 1988): первая цифра после запятой указывает номер тома, если издание многотомное, вторая - страницу.
2 В дальнейшем ссылки на журнальные публикации даны в тексте после цитаты и выглядят следующим образом: первая часть - наименование журнала (Библиотека для чтения), первая цифра указывает на год издания, вторая - номер или часть, третья - страницу.

морализированием. Концептуально выстроенная последовательность событий заменяется риторической последовательностью нравоучительных примеров.
В 1830-е годы сближение исторического романа и историографического сочинения происходит на принципиально иной основе - на основе постепенно формирующегося принципа историзма. Этот процесс взаимопроникновения художественного и историографического знания хорошо чувствовали современники. Н.А. Полевой верно замечает драматизацию как новое качество исторического романа, позволяющее «создать у читателя представление о том, что он как бы является соучастником происходящих событий» (Сафиуллин 1969, 24), оценить изображаемое событие с точки зрения иного типа сознания, свойственного человеку прошлой эпохи.
«Новому времени, когда события обнажили жизнь человека... быт общественный раскрылся... когда изменился образ воззрения на предметы... роман должен был преобразоваться» (МТ, 1832, 43, 233).
Исторический роман воссоздает ту историю, которая традиционно считалась объектом научного изучения. Это не означало возврата к антиисторичной картине прошлого, речь шла о создании жанровых форм, которые органично соединяли бы в себе художественный образ и новейшие достижения науки на основе принципа историзма.
Не менее серьезные изменения в анализируемую эпоху происходят и в историографии. Начиная с 1820-х годов активно изучается славянский быт, письменность, литература, языкознание, этнография, на основании которых строится историография России. Это обилие фактического материала, естественно, требовало выработки некой логической схемы исторического процесса вообще и русского в частности. Постепенно происходит переход от понимания истории как простой суммы фактов к осмыслению этих фактов с точки зрения определенной взаимосвязи, последовательности, причинности, то есть историософского знания. Истинный историк всегда увидит, с точки зрения Н. Полевого, в древней истории, несмотря на кажущееся однообразие и беспорядок, «характеристические отличия главных действователей русской земли» (МТ, 1833, 2, 49, 447), постепенно обозначающиеся закономерности развития общества. Популярными в русском обществе становятся философско-исторические построения Канта, Гегеля, Шеллинга.

становится лишь «иллюстрацией» выявленной историком закономерности. «Документальными» в этом случае становятся не только события, но и сами характеры героев. Медведев, герой повести А. О. Корниловича «Татьяна Болтова», стрелецкий голова, не считает себя виновным в измене Родине, но изначально подчиняется общепринятой точке зрения:
« - ... Стрельцов разбили: Колотое схвачен, и полки Гордона уже
окружили наши слободы.
- Да тебе что до этого? Царь тебя жалует; с Колотовым у вас всегда было неладно.
- Царь далеко, а князю-кесарю некогда разбирать, кто прав, кто виноват. Стрельцы бунтуют, я стрелецкий голова, этого довольно!» (Корнилович 1957,
34).
Поступок Медведева в повести объясняется существующим социальным противоречием и не соответствует внутренним возможным мотивировкам действия (хорошее отношение к герою царя). Бегство Медведева в Сибирь выглядит в самой повести настолько же характерным, насколько и случайным. Оно в большей степени характеризует время, чем героя. Перефразированная пословица («царь далеко, а князю-кесарю некогда разбирать, кто прав, кто виноват») также подчеркивает обобщенный смысл всей ситуации.
Таким образом, мы видим в романтических повестях постоянно предпринимаемые авторами попытки переосмысления «эмоциональной» связи между частной жизнью и историческим бытием. Писатели осознают необходимость опосредованных связей между этими сферами человеческой жизни, но в большей степени увлечены задачей создания «местного колорита», чем серьезным исследованием закономерностей самого исторического процесса. Они «декорируют» события частной жизни человека, пытаются создать колорит того или иного времени прежде всего за счет описания обстановки.
Как указывает Р.В. Иезуитова, романтический конфликт среды и личности в 1830-е годы «существенно конкретизируется, прикрепляется к обстоятельствам, которые начинают приобретать социальную окраску за счет couleur locale» (Русская повесть 1973, 169; см. также 175, 176), в исторических повестях бытовые и психологические подробности соответственно приобретают исторический аспект (Петров 1957, 23; Милованова 1985, 50-51). Национальный колорит в романтических исторических повестях может затрагивать различные уровни повествования: от речевой организации и предметной детализации до сюжетной организации произведения. Чаще всего в повестях происходит