В. А. Жуковский и И. В. Киреевский: к проблеме религиозных исканий русского романтизма

• Автор: Долгушин, Дмитрий Владимирович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2000
• Место защиты: Новосибирск
• Количество страниц: 208 с.

В.А. ЖУКОВСКИЙ И И.В. КИРЕЕВСКИЙ: К ПРОБЛЕМЕ РЕЛИГИОЗНЫХ ИСКАНИЙ РУССКОГО РОМАНТИЗМА

ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1. ОЧЕРК ИСТОРИИ ОТНОШЕНИЙ В.А. ЖУКОВСКОГО И И.В. КИРЕЕВСКОГО (1806 —1856 ГГ.)
§ 1. Муратово — Долбино (1806 — 1821 гг.)
§2. В.А. Жуковский и И.В. Киреевскийв 1821 — 1829 гг
§3. Влияние масонской традиции на В.А. Жуковского и И.В.
Киреевского
§4. Путешествие в чужие края
§5. История с «Европейцем»

§7. Отношений В.А. Жуковского и И.В. Киреевского с духовными
лицами
§8. В.А. Жуковский и И.В. Киреевский в русских общественных спорах 1840-х годов
ГЛАВА 2. РЕЛИГИОЗНЫЕ ИСКАНИЯ В.А. ЖУКОВСКОГО И И.В. КИРЕЕВСКОГО
§ 1. «Милое вместе»: религиозно-этический идеал сентиментализма в
жизни и творчестве В.А. Жуковского и И.В. Кирееевского
§2. «Деятельность»: идеал общественного служения в мировоззрении
молодого И.В. Киреевского
§3. «Мечта»: религиозно-эстетические искания В.А. Жуковского и
И.В. Киреевского
§4. «Река времен»: пасхальная тема в жизни и творчестве В.А. Жуковского
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Введение

Актуальность темы
Цель предлагаемой диссертации — изучение творческих и личных связей между В.А. Жуковским и И.В. Киреевским. Излишне говорить, что тот и другой занимают выдающееся место не только в истории русской литературы, но и в истории русской культуры вообще. В.А. Жуковский представляет целую «эпоху ее развития» (см. [5]), с И.В. Киреевским связано возникновение одного из главных направлений русской мысли — славянофильства.
То, что между В.А. Жуковским и И.В. Киреевским существовали близкие литературные и личные отношения, давно известно — об этом упоминается в каждом более или менее полном жизнеописании И.В. Киреевского. Но при всей общеизвестности этого факта он остается не изученным и не исследованным. История отношений В.А. Жуковского и И.В. Киреевского еще не написана. Имеются лишь две специальные работы на эту тему — дореволюционная статья Н.Ф. Сумцова и современное исследование В.И. Сахарова. Обе они носят постановочный характер и скорее обозначают проблему, чем решают ее. Кроме того, в литературе существует ряд концептуальных высказываний по этому поводу (например, М.О. Гершензон пишет: «Между Жуковским и Киреевским есть органическая связь, что было у Жуковского чаянием, то у Киреевского стало убеждением» [21а, 297]), но эти положения требуют конкретизации, либо опровержения. Для этого необходимо прежде всего собрать фактический материал. До сих пор более или менее полно были освещены лишь роль Жуковского в истории с «Европейцем», его влияние на формирование эстетических и литературных взглядов молодого Киреевского. Конечно, этими сюжетами история взаимоотношений Жуковского и Киреевского не исчерпывается. Она требует более подробного и тщательного изучения. И дело не только в накоплении фактов.
Сформулировав тему «В.А. Жуковский и И.В. Киреевский», мы не должны ограничиваться каким-то одним ее аспектом (литературным, бытовым и т.д.), но постараться увидеть эти отношения как личные, диалогические, во всей их экзистенциальной полноте. Предметом исследовательского внимания, следовательно, должны стать не только встречи, общение и литературные связи Жуковского и Киреевского, но прежде всего сродство их духовного пути. Но духовный путь есть путь религиозный. Религиозность — та точка, в которой мы соприкасаемся с экзистенциальным центром человека, с его «жизненной цельностью», с его личностью. Поэтому тема «В.А. Жуковский и И.В. Киреевский», взятая во всей своей полноте, подразумевает прежде всего обращение к истории их религиозных исканий, к исследованию их религиозного пути.
Поставленная таким образом тема об отношениях Жуковского и Киреевского позволяет коснуться важной проблемы — о религиозных исканиях русского романтизма.
В публикациях и исследованиях последних лет получили достаточно широкое освещение сюжеты, связанные с «научной реконструкцией христианского контекста русской литературы» [254, 6]. Обнаружены и изучены связи с православной духовностью творчества многих писателей (особенно A.C. Пушкина, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского). Сделаны и попытки концептуального осмысления истории русской литературы с точки зрения Православия (см., напр., [311], [312], [313], [254], [144]). Однако, утверждая, что «русская литература была христианской» [255, 5] и «во многом православной» [257,45] (что, конечно же, верно1), мы не должны забывать о драматизме взаимоотношений светской литературы XIX века с церковной традицией. Как и в опытах «воцерковления мысли», здесь были не только пути, но и беспутья.
В начале XIX века русская словесность получила несколько культурных импульсов, главный из которых связан с влиянием романтизма. Для примера остановимся на воздействии раннего немецкого романтизма. Его влияние было не только литературным -оно было религиозным. Ведь и сам иенский романтизм был по сути религиозным движением, попыткой соединения и срастворения искусства и религии. Именно как религиозное явление, как «поэзия и философия мистического чувства» рассматривался он в работах молодого В.М. Жирмунского. В Россию он попадал как непосредственно через сочинения Шлегелей, Новалиса, Шлейермахера и др., так и через Шеллинга, многие черты философии тождества которого определены общением с иенскими романтиками. Поэтому можно сказать, что молодые русские шеллингианцы 1820-х годов, к числу которых относится и И.В. Киреевский, находились не просто в поле философского влияния шеллингианства, но фактически в русле религиозной традиции иенского кружка. Эта традиция определила многое и в творчестве Жуковского. Сейчас уже трудно отстаивать точку зрения академика А.Н. Веселовского, пытавшегося весь его творческий и духовный путь уместить в рамки сентиментализма, и тем более позицию его брата, Алексея Веселовского, утверждавшего, что Жуковский «по свойствам своей природы и далеко не глубокому образованию ... никогда не входил в изучение сущности романтизма» [258, 132]. Напротив, исследование круга чтения русского поэта, его «лирической философии» и эстетических манифестов 1820 - 30-х годов показывает, что Жуковский «был в курсе всех основных идей немецкого романтизма» [78,124]. Хотя Жуковский настороженно относился к Шеллингу2, эстетика «философии тождества» (фактически воспринятая Шеллингом от иенского кружка) была Жуковскому определенно близка — недаром исследователи традиционно считают стихотворение
1 Ср.: «темы русской литературы будут христианские и тогда, когда в сознании своем русские писатели отступят от христианства» (H.A. Бердяев) [256,63].

Эту настороженность следует отнести на счет академического стиля и «трансцендентальной» проблематики шеллинговой философии — недаром в 1840-е годы Шеллинг стоял для Жуковского в одном ряду с другими родителями «минотавра немецкой метафизики» — Кантом, Фихте и Гегелем.

ничего не может добавить к «милому товариществу, которого и смерть не разрывает». Когда в 1803 г. скончался alter ego молодого Жуковского Андрей Тургенев, поэт предлагал его отцу «посвящать день смерти Андрея какому-нибудь обряду» (нецерковному). «То, что заупокойная Литургия или даже панихида лучше соединяла бы друзей в общем чувстве, ему не приходило в голову» [95,117], — замечает Б. Зайцев.
Недоверчивое отношение Жуковского к «внешнему христианству» еще более усилилось в связи с его романом с Машей. Сама завязка этой любовной истории ставила в центр религиозную тему. Екатерина Афанасьевна отказалась дать согласие на их брак именно потому, что он недопустим по церковным канонам (брак дяди с племянницей в православии канонически невозможен). В связи с этим религия казалась Жуковскому разрушительницей его счастия, «предрассудком, который лишил меня всего», «причиною всех утрат моей жизни» [15, №1,208] («...она казалась мне убийцею моей жизни; уважать ее значило для меня — соглашаться с предрассудком, разрушителем моей надежды» [18, 314]). Но поездка к Лопухину открывает ему. то, что исповедует Екатерина Афанасьевна — это «ложная религия», это вообще не религия, а «жестокосердие в монашеской рясе с кровавой надписью на лбу должность (выправленною весьма искусно из слова суеверие)»[15, №2, 434]. Истинная, «святая и чистая» религия — это религия сердца, которой учит Лопухин, это «идущая из сердца вера, не на одних словах и наружных обрядах основанная, но вера, радость души, ее счастие, ее необходимая подпора, истинная жизнь...» [15, №1, 208]. Противопоставление живой веры «обрядоверию» и внешнему церковному благочестию — распространенный мотив масонской литературы.
Влияние масонства сказывалось и в акцентации момента обращения или пробуждения души, которая чувствуется в дневнике Жуковского и его письмах А.И. Тургеневу 1805 — 1806 годов. Для масонов (как, впрочем, и для пиетистов, например) «обращение» было точкой отсчета истории души. «Человеческое состояние есть тройственное, — говорил в своей лекции 1783 г. И.Г. Шварц, — 1.До обращения. 2.В обращении. З.По обращении» [936,306]. И.В. Лопухин V главу своей книги «О внутренней церкви» называет «О возрождении, о могущих в оном быть падениях, заблуждениях и о ложной духовности». Жуковский переживает свое возрождение и пробуждение в 1804 — 1806 годах, именно с этим связано начало его дневника.
«Моя душа не имела еще пищи, не пробуждалась, это верно, — пишет Жуковский
А.И. Тургеневу в 1805 г., — воспитание, или, лучше сказать, все то, что было со мною со времени моего младенчества (потому что я не имел воспитания), вместо того, чтобы образовать ее и усилить, только что ее усыпило..» [12, III, 506] И вот, теперь душа его пробуждается, он хочет привести ее в состояние деятельности, хочет «не дышать, а жить». Для Жуковского, как и для масонов, жизнь души заключается в ее стремлении к совершенству. В уже упомянутых лекциях И.Г. Шварц говорит: «стремление к совершенству есть коренное побуждение всех человеческих деяний и пружина,