Русско-еврейская литература XX века

• Автор: Гейзер, Матвей Моисеевич
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2001
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 299 с.

ВВЕДЕНИЕ
(НЕПРЕОДОЛИМОЕ ДВУЕДИНСТВО)
О существовании литературы двунациональной, то есть литературы, принадлежащей одновременно двум народам, людям двух национальностей, несколько десятилетий тому назад, да и совсем недавно, в начале 90-х годов, говорить было не принято. Между тем еще в середине прошлого века Н.В. Гоголь заметил: «Истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа». Мы напомнили эти слова Гоголя, так как они свидетельствуют, что этот великий писатель и мыслитель, если не отождествлял понятия «народ» и «национальность», то считал их достаточно близкими по смыслу. Однако, литература двунациональная долгое время, вероятно по воле «идеологов от литературы», оставалась незамечаемой и историками литературы, и литературоведами. Это было необоснованное «забвение», ибо двунациональная литература (не двуязычная, а именно двунациональная) существовала в разные времена.
Несколько слов о двуязычии вообще и в литературе — в частности.
В «Словаре» В.И. Даля слово «дво(дву)язычие» истолковывается как двуречие, лукавство, «говорить двояко, так и иначе», «двоякость речей». В словаре С.И. Ожегова термин «двуязычный» объясняется как «пользующийся двумя языками, как равноценными». Примеры такие в литературе есть. Так, Владимир Набоков своего «Николая Гоголя», «Лолиту» написал на английском языке. Начинал же он писать, да и в течение всей жизни писал на русском языке. На этом языке написаны не только его ранние рассказы и стихотворения, но и романы «Отчаяние», «Камера обскура». Многие свои произведения П.Л. Чаадаев создал на французском языке. Рабиндранат Тагор писал и на бенгальском, и на английском языках, мы же его воспринимаем как великого писателя Индии. Из наших современников на двух языках русском и английском — гворил И. Бродский. То есть все по Ожегову: человек, в частности — писатель, пользуется двумя языками как равноценными. A.C. Пушкину принадлежат самые точные и емкие слова о «чужом» (чуждом) языке: «Чуждый язык распространяется не саблею, не пожарами, но собственным обилием и превосходством». (Пушкин A.C. ПСС. В 10 т. М., 1958. Т. 7. С. 270). «Чуждый» язык в сочетании с желанием писателя идентифицировать себя с народом, выходцем из которого он является, чаще всего, и это естественно, ведет к двуязычию. А от него к неологизмам типа «русскоязычный» или, скажем, «белорусскоязычный».
Один из самых примечательных белорусских писателей Эмитрок Бядуля (Самуил Ефимович Плавник), для которого два языка (идиш и белорусский) были родными, («моме лошн» — материнский язык - идиш), по мнению многих литературоведов был одним из лучших стилистов в белорусской литературе. Свои талантливые произведения — прозу и стихи, в которых образы евреев и белорусов, крестьян и ремесленников уживались рядом, - он создал на белорусском языке. Многие произведения писателя Василя Быкова, написанные на его родном белорусском

языке, им же переведены на русский язык. Киргизский писатель Чингиз Айтматов писал на родном языке, но многие, едва ли не лучшие свои произведения создал на русском («Белый пароход», «Прощай, Гюльсары» и др.). Любопытно заметил по этому поводу Ч. Айтматов: «Я пишу свои книги на киргизском и русском языках. Если книга вначале написана на киргизском языке, я ее перевожу на русский и наоборот. При этом я получаю глубочайшее удовлетворение от этой двусторонней работы. Это чрезвычайно интересная внутренняя работа писателя, ведущая, по моему убеждению, к совершенствованию стиля. К обогащению образности языка» («Советская Киргизия». Фрунзе. 17.09.1967).
Абхазец Фазиль Искандер все свои произведения написал на русском языке, но сумел передать в них особенности народа, его породившего. Список таких имен в русской литературе можно было бы продолжить: Олжас Сулейменов, Булат Окуджава, Юрий Рытхэу
Вопрос о «двуязычии» изучался в литературоведении советского периода. Отметим следующие публикации: «Проблема двуязычного художественного творчества в советской многонациональной литературе» Чингиза Гусейнова; «Психологическая и методическая характеристики двуязычия (билингвизма)» Е. М. Верещагина; «История общества и развитие двуязычия» В. 3. Панфилова и др. Это вполне объяснимо: в государстве многонациональном, в стране, создавшей основу для развития национальных литератур народов, живших тогда в СССР, проблема двуязычия несомненно существовала, а значит, требовала внимания, что вполне естественно и справедливо. Русский язык стал в пределах СССР языком межнациональным. Еще до революции В.И. Ленин писал: «Мы, разумеется, стоим за то, чтобы каждый житель России имел возможность научиться великому русскому языку.
Мы не хотим только одного: элемента принудительности... Мы думаем, что великий и могучий русский язык не нуждается в том, чтобы кто бы то ни было должен был изучать его из-под палки» (130. Т. 29. С. 294-295).
В таких исторических условиях двуязычие обретает несколько иной смысл, чем во времена Даля. Свидетельство этому работа писателя и литературоведа Чингиза Г усейнова «Проблема двуязычного художественного творчества в советской многонациональной литературе». По этой теме автор защитил диссертацию на соискание степени кандидата наук в 1972 году, а позже включил свой автореферат в книгу, выпущенную в издательстве «Мысль» (63). В работе этой автор отмечает: «Наряду с рождением и развитием новых литератур и литературных языков народов СССР в нашей стране растет значение русского языка как языка межлитературного, межнационального общения. Это процесс прогрессивный, порожденный экономическим, социальным и культурным развитием страны». И далее в той же работе Гусейнов пишет: «Проблема двуязычия интересует нас с трех точек зрения: как одна из форм общности, при которой возникают типологически сходные процессы языкотворчества и художественного мышления, в частности отображение национально-специфичного средствами иного языка, «елышанье» одной речи в образах «чужой» речи; как сфера исследования рот русского языка при двуязычии для развития национального языка, на котором (при самопереводе или иных
опосредованиях) пишет и «мыслит» двуязычный писатель; как роль двуязычного писателя (или национального «русскоязычного» писателя) в развитии, литературного русского языка» (63. С. 161).
Этой же темы (т.е. двуязычия) коснулся в своем выступлении на 5-м съезде СП СССР один из видных русских писателей XX века Сергей Залыгин: «Сейчас в нашей русской литературе происходят очень любопытные и какие-то новые явления в развитии традиций... Мы говорим, что русская литература обогащает национальную литературу. Но и национальные писатели, которые пишут на русском языке, тоже обогащают этот язык своим отношением к нему, своим взглядом на него. Своим собственным слухом к нему. Когда такой писатель переходит от своего родного языка к русскому языку, он вдруг открывает в нем новые возможности, которых я не вижу» (Пятый съезд писателей СССР. М., 1973. С. 100).
Проблема двуязычия, естественно, существовала и в те времена, когда политики пытались не замечать ее, не придавать ей особого значения. Но и тогда были литераторы, литературоведы, постоянно уделявшие этому вопросу много внимания, о чем свидетельствуют статьи в издании «История советской многонациональной литературы», а гакже в периодической печати.
Свою статью в «Литературной газете» от 12 декабря 1990 года доктор Ш. Маркиш, видный исследователь русско-еврейской литературы, озаглавил «О русскоязычии и русскоязычных». Публикация эта появилась в газете, одной из самых популярных в те годы в СССР. В то время спор о русскоязычии и о русскоязычных обрел особое звучание. Писатели и литературоведы, считавшие себя русскими, в «русскоязычные» записали Иосифа Уткина и Михаила Светлова. Бориса Слуцкого и Давида Самойлова и даже... Осипа Мандельштама (до Пастернака дело не дошло).
И все же понятие «русскоязычие» (как и производные - украиноязычие, молдавоязычие и др.) обрело еще в начале века определенный политический оттеиок. Ярко вспыхнувшие в начале XX века таланты молодых русских поэтов Б. Пастернака и О. Мандельштама, их оригинальный стиль не воспринимался как еврейский, но о проникновении евреев в русскую поэзию разговоров было много. Справедливо заметил профессор филологии Иерусалимского университета Д. Сегал в статье «Довид Кнут: поэтика и эпоха»: «На этом фоне появление еврейской поэзии на русском языке — поэзии, столь же отчетливо ощущавшей свою национальную принадлежность и свои национальные задачи, как, например, армянские стихи молодой Мариэтты Шагинян, - было вполне логичным. Объем этой поэзии и ее качество были бы вполне достойными уважения, если бы не революция 1917 года... Дело в том, что разразившаяся революция резко нарушила общественно-культурные тенденции русского еврейства: разрушив еврейскую национальную жизнь в местах традиционного проживания, русская революция решительно закрыла путь к постепенному созданию еврейской культуры на русском языке в таком виде, как она существовала в Германии и Франции...» (114. Т. 1. С. 5).
Похожее мнение высказал театровед Ю. Юзовский в своем письме к С. Михоэлсу 7 июня 1929 года: «Думая о Вашем удивительном даровании, я задаюсь вопросом о путях его

Елены, Фрины, Мессалины,
Юдифь, Аспазия, Тайс?
И нимфа Эхо, чьи напевы Хранят холмы и берега,
Где стройный стан ее?
Но где вы,
Былого талые снега? (229. С. 93)
Л вот перевод начала этой баллады, сделанный Николаем Гумилевым:
Скажите, где, в какой стране,
Прекрасная римлянка Флора,
Архипиада... где оне,
Те. сестры прелестью убора.
Где Эхо гулом разговора,
Тревожащая лона рек,
Чье сердце билось слишком скоро?
Но где же прошлогодний снег! (229. С. 130)
Мне куда ближе и, кажется, более поэтичной мысль: «Куда, скажи мне, унеслись/ Царицы, были и былины...», чем «Скажите, где, в какой стране...». А вот перевод, сделанный уясе в наши дни Ю.Б. Корнеевым:
Где Флора-римлянка сейчас?
Где рок, красу губящий рьяно,
Архипиаду скрыл от нас?
Ушла Тайс в какие страны ?
Где Эхо, чей ответ так странно Звучал в безмолвьи рощ и рек?
Где эти девы без изъяна? -
Где ныне прошлогодний снег? (229. С. 233)
В этом переводе последняя строка: «Где ныне прошлогодний снег?» почти повторяет гумилевскую: «Где же прошлогодний снег?» У Жаботинского же она совсем иная. Как мне кажется, по интонации ближе к оригиналу: «Но где вы, / Былого талые снега?», не «просто прошлогодний снег», а «былого талые снега». Не знаю почему, но я улавливаю в этом созвучие Лермонтовской строке: «Белеет парус одинокий...»