Антропологическая доминанта художественных исканий в творчестве Андрея Платонова

• Автор: Мороз, Олег Николаевич
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2001
• Место защиты: Краснодар
• Количество страниц: 308 с.

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
Глава 1. Генезис и структура историософской концепции А. Платонова
Глава 2. Архитектура телесного устройства человека
Глава 3. Мир семейственности человека: мать-природа и брат-
машина
Глава 4. Антропологическая модель бога и новый человек
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

ВВЕДЕНИЕ
Мысль о том, что А. Платонов - трудный писатель, давно укоренилась и в сознании рядового читателя, и во мнениях специалистов-платоноведов. Тем не менее художественный мир Платонова привлекает значительное число исследователей, которых не смущает сложность чтения его произведений. Количество работ, посвященных творчеству писателя, сравнительно велико (интересно будет отметить, что зарубежное платоноведение по числу изданных в последнее десятилетие монографий ни чуть не уступает отечественному - см. 66,195,197). Впрочем, еще одна расхожая мысль - о том, что писатель плохо изучен, не так банальна, как это может показаться. Так, например, не может не поразить скудость нашего знания о биографии Платонова. Совершенно справедливо писала десять лет назад Н. В. Корниенко, что “и при жизни писателя и после его смерти суждения о Платонове по-своему опережали процесс возвращения его произведений. Невостребованными остаются целые материки наследия: повести, сценарии, рассказы, статьи, наброски, научно-технические изобретения, работы по мелиорации 20-х - 40-х годов” (62,131). Однако на сегодняшний день изменилось не так уж и много. Освоение творчества писателя было осложнено также и тем, что ряд ключевых для Платонова произведений был опубликован только в 90-х годах - после быстротечно схлынувшего (во многом спекулятивного) интереса конца 80-х: титаническими усилиями дочери писателя М. А. Платоновой, являющейся президентом “Общества А. Платонова”, и Н. В. Корниенко, бессменного председателя Оргкомитета уже четырех международных платоновских конференций, были изданы роман “Счастливая Москва” (1991), пьеса “Ноев ковчег” (1993) и др. вещи писателя, значение которых еще предстоит по достоинству оценить.
История изучения художественного наследия Платонова насчитывает несколько основных этапов, каждый из которых имеет свою специфику:

1) прижизненная критика (1922 - 1951);
2) критика первой волны “возвращенной литературы” (1958 - 1965);
3) период философского осмысления (конец 60-х - начало 80-х);
4) критика второй волны “возвращенной литературы” (1986 - 1991);
5) постсоветское платоноведение 90-х (доминанту научного подхода этого этапа пока еще сложно определить, так как он далек от своего завершения).
Особенностью прижизненной критики произведений писателя являлась ее крайняя степень тенденциозности и заидеологизированности. Л. Авербах, В. Стрельникова, И. Майзель, Р. Мессер, Б. Ильюшин, А. Гурвич, В. Ермилов анализировали Платонова под углом зрения его соответствия агитпроповским идеологемам 20 - 40-х годов. О тех заключениях, к которым приходили эти авторы, можно судить по заглавиям их статей: “Ошибки мастера”, “Попутчики второго призыва”, “Порочная философия”, “Клеветнический рассказ А. Платонова” и т. п. Учитывая фактически тотальную (за несколькими исключениями из “правила”) предубежденность официозной печатной критики против писателя, необходимо заметить, что (весьма относительная) устойчивость творческой деятельности Платонова держалась на той высокой репутации, которую он имел во внутриписательских кругах - у М. Шолохова, JI. Леонова, Вс. Иванова и др. Литературная работа Платонова находила сочувствие, как видим, в, так сказать, “внутренних отзывах” писателей, стремившихся в своем собственном творчестве постигнуть глубину философского содержания бытия. Поэтому не удивительно, что (РАППовская в основном) подцензурная критика не принимала общефилософскую проблематику платоновских вещей, злостно ее игнорировала или замалчивала, если не находила повода к политическим обвинениям.
Внимание к Платонову критики первой волны “возвращенной литературы” было связано с общей тенденцией пересмотра отношения к тем писателям, восприятие которых было искажено погромной РАППовской демагогией. Это обстоятельство заставило исследователей обратиться к вопросу о РАППовском

тела (телесности) современного человека (между ними, действительно, возможны очень непростые и даже враждебные отношения). Такой подход заставляет допустить, что в пределах единого календарно-хронологического (одновременно христианского, так как отчет ведется от рождества Христова, и либеральноно-буржуазного с его идеей прогресса) времени Платонов выделяет внутреннее время человека, вопрос о котором по своей проблематике сходен с теми, которые поднимали М. Пруст и Д. Джойс, поэты американского Ренессанса (Э. Паунд и Т. С. Элиот) и В. Вулф. Ни о какой зависимости или даже сходстве ответов Платонова на этот вопрос речи, конечно, быть не может. Здесь сказалась общая духовно-интеллектуальная атмосфера начала XX века. Образы прародителей человека есть воплощение различных этапов его внутреннего времени, эволюционно им пройденных, но отразившихся (в историческом плане) в виде идеологообразных систем.
Властность синхронического восприятия действительности, которая в обыденном сознании подавляет диахронию, затрудняет уяснение платоновского представления о внутреннем времени. Писатель считал, что все элементы внутренней структуры Вселенной, составляющие ее, возникали в определенной временной последовательности. И с этой точки зрения они “датируют” Историю - всю ее протяженность, пройденную к нашему времени. Но если брать их изолированно друг от друга, они будут выступать не столько “событиями” Истории, а станут как бы воплощением конкретных отрезков времени, станут временем, но оформленным не хронометрически, а предметно-вещественно. У каждого из них как бы свое время, своя эпоха. Но за рамки этого “своего” времени они выйти не могут. Этот наш тезис несет, на первый взгляд, противоречия, подтачивающие концепцию внутреннего времени. Так, червь, возникнув в эпоху, предшествующую появлению обезьяны и человека, а значит и воплощающий то время, существует тем не менее одновременно и с обезьяной, и с человеком на календарной отметке, скажем, 1926 год. Как в таком случае он может материализовывать свою дочеловеческую эпоху, если он