Художественное своеобразие поэзии Ивана Козлова

• Автор: Пятаева, Анна Владимировна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2007
• Место защиты: Волгоград
• Количество страниц: 248 с.

Глава I. Религиозно-философская направленность поэзии Ивана Козлова

1.1.Поэзия И.И. Козлова в контексте русского любомудрия и

западноевропейского романтизма

1.1.1. И.И. Козлов и русская философская лирика

1820-183 0-х гг

1.1.2. Проблемы соотношения романтизма и христианства в творчестве И.И. Козлова

1.2. Устойчивые образы и мотивы в поэзии И.И. Козлова: жизнь как море житейское, муж благочестивый, обетованная
земля

1.3. Иов-ситуация и способы её преодоления лирическим героем

Глава 2. Поэзия И.И. Козлова в художественных взаимосвязях

2.1. Творческий диалог И.И. Козлова и В.А. Жуковского: поэтические идеи и мотивно-образные комплексы {религия и поэзия, судьба и Промысел, грехопадение и покаяние)
2.2. Своеобразие переводческой деятельности И.И. Козлова
Глава 3. Поэтика Ивана Козлова
3.1. Жанровое своеобразие поэзии
3.2. Поэзия И.И. Козлова в контексте музыкальных интерпретаций
Заключение
Литература
Приложение

Поэзия Ивана Козлова - особая страница в истории отечественной словесности. Сначала его творчество восторженно принималось современниками, первые издания стихов расходились мгновенно. Однако после весьма неоднозначного отзыва В.Г. Белинского (Белинский 1978: III, 481-490) будто бы захлопнулась дверь, в которую долго не решались заглянуть литературоведы. Тем не менее научный интерес к творчеству поэта спорадически возникал. Поэтому можно утверждать, что правомерны полярные характеристики: Козлов - хрестоматийный поэт и Козлов -забытый поэт первой половины XIX в. Хрестоматийный - в прямом смысле слова: многие его стихотворения (конечно же, знаменитый «Вечерний звон», «Нас семеро», «Киев» и др.) вошли в хрестоматии и школьные учебники даже нынешнего XXI века. Однако не без оснований звучит и заявление современного литературоведа о том, что «забыта жизнь поэта, его двадцатилетняя борьба с недугом, - жизнь поучительная, мученическая в христианском смысле» (Афанасьев 2000: 85).
Но надо сказать, что интерес к творчеству Козлова и среди современников, и среди потомков как раз был обусловлен прежде всего трагичностью его судьбы (чему способствовало, в частности, предисловие к посмертному изданию стихотворений поэта, написанное В.А. Жуковским). Тем не менее одновременно с таким «биографическим» подходом возникла и не столь равнозначная тенденция протестовать против него. Так, Н.А. Полевой иронически воспринимал современных ему журналистов, «вымаливающих» у читателей сочувствие к «поэту-страдальцу» (Полевой 1833:317-318).
Одна из первых попыток воссоздания биографии Козлова была предпринята К.Я. Гротом, благодаря чему мы имеем опубликованные отрывки из дневника поэта с комментариями исследователя, часть которого
впоследствии утрачена. Также Грот опубликовал материалы к биографии Козлова (письма и записки друзей поэта (см.: Грот 1904)), но сама биография им написана не была. Попытки её создания предпринимали Н.В. Гербель (1873), А.И. Введенский (1892), К. Труш (1899), П. Борзаковский (1913),
Н.М. Данилов (1914). Наиболее полное осмысление творческого пути Ивана Козлова, осуществлённое в художественно-документальном жанре, содержится в книге В.В. Афанасьева «Жизнь и лира» (Афанасьев 1977). Автором использован весь доступный архивный материал (с привлечением фондов Козлова в РГАЛИ, РНБ и др.), предпринята попытка воссоздания образа самого поэта, складывающегося как из его лирики, так и из воспоминаний современников. Подробная статья с многочисленными отсылками биографического плана содержится и в библиографическом словаре «Русские писатели» (Вацуро 1994: 5-8).
Как отмечалось, первые аналитические суждения о своеобразии художественного мира Козлова восходят к Белинскому. Так, высоко оценивая поэму «Чернец», критик отмечал в ней элементы откровенной подражательности Д.Г. Байрону, что позволяло ему говорить не столько о самом Козлове, сколько о разности натур английского и русского поэтов. Переводы «Невесты абидосской» того же Байрона, «Крымских сонетов»
А. Мицкевича, как и «Сельского субботнего вечера в Шотландии» Р. Бёрнса, охарактеризованы скорее в негативном ключе. Несколько выше Белинский ставит мелкие «лирические пьесы» и отрывочные переводы Козлова, например, «Обворожение» из «Манфреда» Байрона и др. Называя Козлова «поэтом чувства» и подчёркивая мелодичность его стиха, критик делает вывод о том, что «муза Козлова охарактеризована вполне, так что больше о нём нечего сказать» (см.: Белинский 1978: III, 485).
Эту точку зрения оспаривал Ап. Григорьев, справедливо считая, что заслуга Козлова заключается «в оригинальном освоении чужого» (Григорьев 1922: 244), и призывая более пристально вглядеться в духовный мир поэта. Тем не менее аналитические суждения, принадлежащие H.A. Полевому,
Великий...добрый человек/» (Козлов 1960: 194) перекликается с
характеристикой из цитированного выше державинского переложения 127-го псалма: «Мир в жизни сей и мир в дни оны, / В обители избранных душ, / Тебе чувствительный, незлобный, / Благочестивый, добрый муж!» (Пророк 2001: 97). Доброта как неотъемлемое понятие, связанное с благочестием, соседствует здесь с чувствительностью, которая характеризует и благочестивого мужа Козлова, у которого при виде «младенцев» «блещут слёзы на ресницах». Для Козлова сочетание доброты, мудрости и «детскости» наиболее ёмкая характеристика мужа благочестивого. Аналогично охарактеризован в стихотворении Карамзин: <«...>муж, украшен добротою, <...> Друг верный, нежный семьянин, / Мудрец с младенческой душою» (Козлов 1960: 195). В этих строках вновь ощущается сопряжение идеалов Ветхого и Нового Заветов. Согласно евангельскому тексту, нужно стать «как дети», иначе не войти в Царство Небесное. Данные характеристики естественным образом проецируются с адресата послания на самого лирического героя, дополняя и суммируя основные черты мужа благочестивого. «Мудрость» и «детскость» проявляются в гармонизации отношений «ума» и «сердца», что является основным принципом жизни лирического героя, в любых испытаниях не утрачивающего «чувство истины» («Стремлюсь умом и сердцем жить»). Истина же в поэзии Козлова имеет не только религиозно-нравственное, но и эстетическое значение («И неостылою душою / Везде прекрасное любить») (Козлов 1960: 195).
Как отмечалось выше, одной из наиболее значимых для поэта является фигура ветхозаветного Моисея, о чём свидетельствует стихотворение «Обетованная земля» (1832 г.). Этот образ является одним из центральных в стихотворном переложении библейского текста, который представляет собой аллегорию религиозно-философского плана и вносит ещё один нюанс в охарактеризованную систему: Моисей «творит добро» для людей «против воли их», его не понимают соплеменники. Отталкиваясь от ветхозаветного прототипа, автор в третьей строфе переходит к другим пророкам, «чей