Лирика Пушкина 1820-х гг. и проблема публичного поведения поэта

• Автор: Немировский, Игорь владимирович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Место защиты: Б.м.
• Количество страниц: 296 с.

Введение. Автобиографизм лирики и «публичное поведение» поэта
I. Лирика изгнания
Смывая «печальные строки»
Исторический фон послания Пушкина В. Л. Давыдову (1821)
Биографический подтекст в дружеских посланиях Пушкина периода южной ссылки
Идейная проблематика стихотворения Пушкина «Кинжал»
Генезис стихотворения Пушкина «Наполеон» (1821)
Руссо в идейной проблематике стихотворения Пушкина «Свободы сеятель пустынный...»
II. Исторический фон лирики изгнания
Кишиневский кружок декабристов (1820—1821 гг.)
Декабрист К. А. Охотников, кишиневский знакомый Пушкина «Дело» В. Ф. Раевского и правительственная реакция 1820-х годов Пушкин и П. Д. Киселев
III. Когда потребовал поэта
Два «воображаемых» разговора Пушкина О «Пророке» и Пророке. Проблемы атрибуции
Опрометчивый оптимизм. Историко-биографический фон стихотворения «Стансы» Декабрист или сервилист? Биографический контекст стихотворения «Арион»
О дубиальности стихотворения «<Рефутация господина Беранжера>»
Приложение
Радищев и Карамзин в творческом сознании Пушкина
Швейцарская тема в «Вестнике Европы» Н. М. Карамзина Автобиографизм и статья А. С. Пушкина «Александр Радищев»
Заключение
Автобиографизм лирики и «публичное поведение» поэта
Полуторастолетний опыт комментирования пушкинской лирики показал, что в творческой биографии поэта возникали ситуации, когда характер бытования (а подчас и история создания) некоторых стихотворений и публичное поведение Пушкина были подчинены некоей общей задаче. Мы не решились определить этот феномен единства творчества и поведения поэта как «жизнетворчество» и ограничились употреблением более нейтрального термина «автобиографизм». Ведь жизнетворчество предполагает в сущности реализацию поэтом единой эстетической задачи на протяжении всей жизни, между тем мы выделили только локальные, ограниченные определенными временными рамками ситуации, причем реализуемые в них задачи, далеко не всегда имели эстетический характер. Назовем хронологические границы рассмотренных нами периодов: от марта 1820 года до отъезда Пушкина из Петербурга в мае того же года; от отъезда из Петербурга до марта 1821 года; 1823 год; от сентября до ноября 1826 года; от начала 1827 года по 1828 год включительно.
Хотя эти периоды интенсивно сменяют друг друга, они объединяются в один большой по временной протяженности отрезок, который мы вполне можем рассматривать как целую эпоху в жизни Пушкина: с весны 1820 года (момента высылки поэта из Петербурга) до конца 1828 года, когда поведение поэта перестает носить ярко выраженный публичный характер.
Таким образом, под автобиографизмом мы понимаем подчинение творческой биографии некоторой общей задаче (в рамках определенного периода жизни поэта). Авторская репрезентация художественного произведения в этих условиях как бы приравнивается некоторому публичному поступку. И, конечно, небольшие лирические стихотворения (идет ли речь о Пушкине или каком-либо другом поэте) легче соответствовали автобиографическим задачам, чем большие произведения, потому что их смысл было легче направить в русло желательной перцепции. Впрочем, реконструкция автобиографического сходства, или даже единства, может быть затруднена и потому, оно, это единство, может и не эксплицироваться автором. В тех же случаях, когда оно
все-таки находит себе выражение, эта манифестация представляет собой нуждающийся в комментировании артефакт.
Пресловутое «непонимание» современниками пушкинского творчества вызвано в том числе и этим обстоятельством. Однако помимо такой «объективной» затрудненности (а подчас и невозможности), следует отметить и нежелание современников воспринимать творчество Пушкина в автобиографическом ключе, обусловленное распространенным мнением о том, что масштаб личности поэта не соответствовал масштабу его творчества. А. С. Хомяков, знавший Пушкина хорошо, но не близко, выразил это в письме И. С. Аксакову: «Вглядитесь во все беспристрастно, и вы почувствуете, что способности к басовьм аккордам недоставало не в голове Пушкина и не в таланте его, а в душе, слишком непостоянной и слабой, или слишком развращенной и уже никогда не находившей в себе сил для возрождения (Пушкин измельчал не в разврате, а в салоне). Оттого-то вы можете им восхищаться или лучше не можете не восхищаться, но не можете ему благоговейно кланяться»1. Значительно менее корректно, чем Хомяков, личность Пушкина противопоставил его литературному таланту другой современник поэта, император Николай. После смерти поэта, отвечая на замечание И. Ф. Паскевича («Жаль Пушкина, как литератора, в то время когда его талант созревал, но человек он был дурной»2), император писал: «Мнение твое о Пушкине я совершенно разделяю, и про него можно справедливо сказать, что в нем оплакивается будущее, а не прошедшее»3.
Близкие друзья поэта, которые были лучше осведомлены о мотивах поведения Пушкина, считали, что они выполняют пушкинский завет, скрывая эти мотивы от широкой публики. Именно этой цели — обойти определенные обстоятельства жизни поэта — был посвящен первый посмертный биографический очерк о Пушкине П. А. Плетнева4. Тогда это было понятно и извинительно, учитывая, что Плетнев писал свой очерк в обстановке сплетен вокруг имени поэта. Однако и в дальнейшем, в начале пятидесятых годов, Плетнев, как отметил Л. Н. Майков, «не решился взяться за перо, чтобы изложить свои собственные воспоминания, как можно было бы ожидать от его дружбы»5. Нежелание Плетнева писать о Пушкине Майков объяснял никак не отсутствием уважения к личности поэта, подчеркивая, что «чувство, которое питал Плетнев к дорогому покойнику, нельзя назвать иначе, как обожанием.
записал его. в «Дневник»: «я сердцем материализм, но мой разум этому противится. - ориг. по франц. - XII, 303» полемически направлено против Гельвеция.
Комментаторы нового академического собрания сочинения Пушкина усмотрели связь между приведенным выше пестелевским афоризмом и строкой из стихотворения Пушкина «Безверие»: «Ум ищет Божества, а сердце не находит» (I, 265). К сожалению, комментаторы не привели источников этого знаменательного для Пушкина - оно было прочитано им на выпускном экзамене в Лицее - стихотворении. Между тем один весьма вероятный источник пушкинских размышлений о вере и бессмертии души и о том противоречии, которое возникает при осмыслении этих проблем между разумом и сердцем, нам бы хотелось назвать: это трактат А. Н. Радищева «О человеке, о его смертности, и бессмертии». Именно здесь Радищев последовательно проводит мысль о том, что полная вера в Бога и в бессмертие души возможна только в том случае, если разум человеческий согласен в этом отношении с сердцем: «Итак, для убеждения о бессмертии человека нужны чувственные и, так сказать, сердечные доводы, и тогда, уверив в истине сей разум и сердце, уверение в ней

тем будет сильнее» . Именно в последовательном разделении «знания ума» (рациональное постижение) от «знания сердца» (интуитивное постижение) Радищев более всего проявляет себя как ученик Гельвеция. Последний не только решительно противопоставляет «ум» и «сердце», но и утверждает, что «если <...> некоторые из моих принципов не будут соответствовать общему благу, то это будет ошибка моего ума, а не сердца»33.
Трактат «О человеке» был напечатан во второй и третьей частях «Собрания сочинений покойного А. Н. Радищева» (СПб., 1809). О том, что в лицейские годы Пушкин был знаком с этим изданием можно судить по тому, что пушкинское поэтическое подражание Радищеву - поэма «Бова» - было написано в 1814 году. Одноименное стихотворение Радищева было опубликовано в первой части (М., 1806) упомянутого собрания сочинений. В библиотеке Пушкина издание имеется под номером № 80934
Конечно, в лицейские годы разделение «ума» и «сердца», характерное для стихотворения «Безверие», не обязательно было связано с философской системой Гельвеция, однако в апреле 1821 года отдающее парадоксом высказывание Пестеля «я сердцем материалист, но мой разум этому