Интерпретация вечного образа : поэтика пьесы М. Булгакова "Дон Кихот"

• Автор: Пономарева, Дарья Васильевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2015
• Место защиты: Волгоград
• Количество страниц: 196 с. : ил.

Оглавление
Введение

Глава 1. Диалог Дон Кихота с миром «других» в пьесе М. Булгакова «Дон Кихот»

1.1. Образ Дон Кихота в одноименной пьесе М. Булгакова

1.2. Санчо Панса как эмоциональный двойник Дон Кихота в пьесе М. Булгакова «Дон Кихот»

1.3. Сансон Карраско как рациональный двойник Дон Кихота в пьесе М.

Булгакова «Дон Кихот»

Глава 2. Художественное своеобразие пьесы М. Булгакова «Дон Кихот»

2.1. Особенности хронотопа в пьесе М. Булгакова «Дон Кихот»

2.2. Карнавализация в пьесе М. Булгакова «Дон Кихот»

2.3. Жанровая природа пьесы М. Булгакова «Дон Кихот»
Глава 3. «Дон Кихот» М. Булгакова в свете русского мифа о Дон Кихоте
3.1. Пародирование классической традиции донкихотства в пьесе М. Булгакова «Дон Кихот»
3.2. Пародирование неклассической традиции донкихотства в пьесе М.
Булгакова «Дон Кихот»
Заключение
Литература

Введение
Несмотря на незатихающий интерес к творчеству М. Булгакова в целом и активное исследование его театрального наследия в последние десятилетия, одна из последних его пьес - «Дон Кихот» - до сих пор остается, пожалуй, самым малоизвестным и малоизученным произведением писателя. При этом практически все исследователи, обращаясь к тексту булгаковского «Дон Кихота», подчеркивали особый статус этой пьесы. Наряду с романом «Мастер и Маргарита» «эта пьеса, может быть, наиболее личная» [Кораблев 1988, 53]; «очень примечательное» произведение [Варламов 2008, 756]; «одно из самых значительных художественных произведений, непосредственно связанных с сервантесовским романом» [Багно 2009, 181]; редкий вариант булгаковского «произведения-завещания» [Лосев 2002, 715]. Оставаясь на периферии исследовательского внимания, булгаковский «Дон Кихот» является, на наш взгляд, одной из наиболее ярких интерпретаций вечного сюжета, сопряженного драматургом с важнейшей для его творчества проблемой - судьбой творческой личности.
Универсальность и бессмертие мировых образов состоит в неразрешимости заключенного в них вечного спора, в их многогранности, диалогической открытости. «Незавершенная беседа» диалогичного образа предоставляет «возможность разных отношений к звучащему внутри образа спору, разных позиций в этом споре», при котором новые истолкования становятся «необходимым и органическим дальнейшим развитием этого образа» [Бахтин 1975, 221]. Известный литературовед-испанист В. Багно, определяя общую для всех вечных образов доминанту, предположил, что каждый такой образ «затрагивает некие тайные пружины, скрытые импульсы или даже подавленные в человеке страсти и влечения, в которых тот не всегда склонен признаваться». Иными словами, диалогичный образ порождает в человеке потребность в действии, движении, бунте, стремление

«жить своим умом в нарушение общепринятых норм и установлений, нравственных или идейных» [Багно 2009, 9].
В уникальной неисчерпаемости вечных образов, превращающихся в миф, заложен призыв выявить актуальные для современного поколения смыслы, раскрыть таящиеся в них новые впечатления и прежде неосознанные идеи. Диалогичность бессмертных образов дает возможность каждому новому интерпретатору не только осмыслить сложившуюся традицию, но и внести в нее собственный вклад, реализовать себя как носителя нового взгляда на уже известное. Содержание вечных идей, продолжающих свое развитие, исчерпать невозможно, поэтому вступивший в диалог прикасается к единственно возможной форме бессмертия -бессмертия великой идеи, которой по праву считается и идея донкихотства.
Миф о Дон Кихоте, охватывающий философско-психологические и творческие концепции мыслителей разных культурных эпох, сформировался в результате трехвековой истории интерпретаций романа Сервантеса. «Новые донкихоты» не всегда отождествлялись с героем Сервантеса, но были «соотнесены с персонажем знаменитого романа как с нормой “донкихотства”» [Пинский 2002, 153], так или иначе, связывались с многогранной фигурой сервантесовского Дон Кихота.
«Дон Кихот» получил признание во многих странах мира, но именно в России роман обрел наиболее горячих почитателей, талантливых и творческих интерпретаторов. Объясняется это тем, что значимость образа Дон Кихота в русской культуре практически всегда привязывалась к крайне важной для нашей страны проблеме самоидентификации. Давние споры о судьбах России, концепции особого ее предназначения стали ассоциироваться с донкихотовской идеей. Представители русской культуры в произведении Сервантеса увидели притчу о человеческом предназначении, а в герое - своеобразного пророка, мессию, стремящегося в утопическом отвержении несправедливости возродить забытые рыцарственность и

зло, восстанавливая священную «норму». Если окружающую действительность герой, карнавально переворачивая, профанирует, то по отношению к Христу Дон Кихот создает иную пародию, осуществляет своего рода узаконенный мимесис - «сакральный плагиат» [Есаулов 2004, 161] романтического творца. Не считающийся с греховным миропорядком герой, изживая зло в собственном девиантном поведении и обновляя вечные истины, способствует будущему воскресению/переустройству мира.
В финале пьесы духовная борьба рыцаря-поэта за идеал обостряется, перекликаясь с преодолением искуса и реализуясь в форме внутреннего разлада трагического героя, осознающего несовместимость мечты и действительности. На первый план выходят сомнения и разочарования Дон Кихота, отражающие «фатальное двоемирие» жизни [Миримский 1967, 10]. Внутренняя двойственность рыцаря фокусируется в традиционном романтическом мотиве томления героя по нереализованной мечте. Данный мотив характерен для творчества немецких романтиков и традиционно реализуется в безответном стремлении к высокому недостижимому идеалу, томлении, которое можно интерпретировать и как бессознательную грусть «части», оторвавшейся от цельного универсума: «Тоска охватила меня при этой мысли, потому что я чувствую, что единственный день мой кончается» [Булгаков 2002, Т. 7, 298]. В связи с этим понятна самоирония (романтическая ирония) побежденного рыцаря, продолжающего отрицать «околдованную» реальность, но уже не надеющегося ее изменить: «Нет, нет, я вам признателен. Вы своими ударами вывели меня из плена сумасшествия. Но я жалею, что эта признательность не может быть продолжительной» [Там же, 303].
К ироническому кризису, предполагающему сомнение в ценностях вплоть до отрицания всего, Дон Кихота приводит потеря единственной опоры в мире - веры в осуществление идеала, реальное преображение действительности здесь и сейчас. Настоящим героического романтика была