Языковое воплощение категории повествователя в раннем русском романе : На материале прозы М. Ю. Лермонтова

• Автор: Губернская, Татьяна Владимировна
• Шифр специальности: 10.02.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2002
• Место защиты: Санкт-Петербург
• Количество страниц: 168 с.

Содержание
Введение
Глава I
Типы повествования и категория повествователя
§ 1. Типы повествования и категория повествователя: проблемы
классификации
§ 2. Повествователь в пространстве коммуникации
§ 3. Типы повествования в русской прозе 20-х — 30-х гг. XIX

Глава П
Функционирование категории повествователя в незаконченном романе М.Ю. Лермонтова «Княгиня Литовская»
§ 1. Повествователь как субъект речи
§ 2. Повествователь как субъект сознания
§ 3. Повествователь как субъект восприятия
§ 4. Повествователь как субъект коммуникации
Глава Ш
Функционирование категории повествователя в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»
§ 1. Колебания между моделями диететического и
экзегетического повествователя в образах Максима Максимыча
и странствующего офицера
§ 2. Печорин как диегетический повествователь
Заключение
Литература
Источники

ВВЕДЕНИЕ
Хорошо известно, что художественный текст - это целостная замкнутая структура, организующий центр которой - образ автора. Однако эта категория, выделенная еще В. В. Виноградовым, является всеобъемлющей и не поддается исключительно лингвистической интерпретации. Именно поэтому в современном лингвистическом анализе на первое место выдвигается «текстообразовательный аспект категории образа автора», предопределенный «необходимостью изучения сверхфразовых построений ... и ... различных субъектных сфер, презентированных в том или ином произведении» [Ильенко 1999: 42]. Оба эти направления - грамматика текста [Дымарский 1999, Зарубина 1978, Москальская 1981, Синтаксис текста 1992, Художественный текст 1997 и др.] и изучение субъектно-объектной структуры художественного текста [Одинцов 1973, Успенский 2000, Степанов С.П. 2002 и др.] - активно развиваются в современной отечественной лингвистике, но практически не взаимосвязаны друг с другом. Между тем именно грамматика текста может стать надежным и объективным инструментом анализа субъектнообъектной структуры1, и в этом случае на первый план выдвигается категория повествователя как языковая репрезентация субъектно-объектной структуры художественного текста.
Наиболее полно категория повествователя изучена в рамках нарратологии - одной из наиболее значимых дисциплин современного западного литературоведения. На нынешнем этапе своего существования нарратология (теория повествования) рассматривается «как современная (и сильно трансформированная) форма структурализма», опирающаяся на представление о коммуникативной природе литературы [Ильин 1999-6: 68 -69]. Теоретическими основами этой дисциплины послужили концепции
1 Опыт такого анализа см. Дымарский 1999.

теории повествования русских формалистов [Пропп 1969; Шкловский 1925; Эйхенбаум 1969] и идеи М.М. Бахтина [Бахтин 1975, 1979-а, 1979-6]. Значительное влияние на формирование нарратологии оказали также работы Ю.М. Лотмана [Лотман 1970] и Б.А Успенского [Успенский 2000]. В рамках этой дисциплины создано значительное количество типологий повествований и повествователей (П. Лаббок, Н. Фридман, Э. Лайбфрид, В. Фюгер, В. Шмид, К. Брукс и Р.П. Уоррен и др. [Ильин 1999-а; см. также Женетт 1998: 202 - 203]), но в «ее теориях значительно больше чисто логических предположений о должном, чем непосредственного наблюдения над эмпирическими данными» [Ильин 1999-6: 70].
В отечественном литературоведении больше внимания уделялось именно анализу конкретных текстов, поэтому интерес к собственно типологии был значительно меньше [Корман 1972; Гуковский 1959 и др.].
Лингвистические же работы, посвященные изучению категории повествователя в рамках целостного текста, в современной отечественной лингвистике практически отсутствуют. Монография H.A. Кожевниковой «Типы повествования в русской литературе XIX - XX вв.» [Кожевникова 1994] затрагивает сходную проблематику, но не в перспективе целостного текста и не с той степенью концентрации на средствах языкового воплощения категории повествователя. Творчеству отдельных авторов посвящены работы современных исследователей (см., например, Деблик 1999, Кукуева 2001 и др.). В ряде работ подробно рассматриваются отдельные языковые средства воплощения категории повествователя (Атарова, Лесскис 1976; Атарова, Лесскис 1980 и др.).
В задачи безусловно значимой в теоретическом плане монографии Е.В. Падучевой «Семантические исследования. Семантика времени и вида в русском языке. Семантика нарратива» [Падучева 1996] также не входит изучение целостного художественного текста, более того, автор

повествования A.A. Бестужева-Марлинского с его «мелодраматической фразеологией, выражающей чувства» [Виноградов 1990: 186].
В повествовании с нонконформным повествователем, так же как и в повествовании с подстраивающимся повествователем, может наблюдаться ироническое заострение внимания на этих приемах:
<1.2.13>
«Помилуйте, господин сочинитель! - слышу я восклицание многих моих читателей. - Вы написали целую главу о Сытном рынке, которая скорее может возбудить аппетит к еде, чем любопытство к чтению».
«В обоих случаях вы не в проигрыше, милостивые государи!»
«Но скажите по крайней мере, кто из двух наших гусарских друзей, Г ремин или Стрелинский, приехал в столицу?»
«Это вы не иначе узнаете, как прочитав две или три главы, милостивые государи!»
«Признаюсь, странный способ заставить читать себя».
«У каждого барона своя фантазия, у каждого писателя свой рассказ. Впрочем, если вас так мучит любопытство, пошлите кого-нибудь в комендантскую канцелярию заглянуть в список приезжающих».
(А. А. Бестужев-Марлинский, «Испытание») Здесь повествователь проявляет свою власть над внутритекстовым читателем как неотъемлемой частью создаваемого им произведения: этот читатель волен вмешаться в изложение, целиком принадлежащее повествователю, но не может ничего изменить в реализации его творческих замыслов. Использование иронии также свидетельствует о разграничении реального читателя и его образа в сознании и в тексте, так как реальный читатель, в отличие от внутритекстового, не может воспользоваться советом и заглянуть в список приезжающих, поскольку прекрасно осознает дистанцию между реальностью действительной и художественной. Смоделированный образ наивного читателя заставляет реального читателя ощутить себя умнее и проницательнее, поскольку приближает его к