Табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой : лингвистический аспект

• Автор: Рутер, Ольга Александровна
• Шифр специальности: 10.02.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2007
• Место защиты: Ростов-на-Дону
• Количество страниц: 259 с.

Глава I. Проблемы теории языкового табу (вопрос о табу в этнологии и лингвистике)
1.1. Табу в этнологическом освещении
1.2. Лингвистические аспекты изучения табу
1.2.1. Источники изучения языкового табу в традиции славян
1.2.2. Вопрос о языковом табу в современной научной литературе
1.2.3. Проблемы выделения и типологии языковых табу
1.2.4. Табу и эвфемизмы на фоне теории семантического поля
1.2.5. Способы табуирования слов
1.2.6. Характеристика табу и эвфемизмов в сопоставлении
с тропами и фигурами речи
1.2.6.1. Табу-умолчание и эллипсис
1.2.6.2. Эвфемизм, метафора и перифраза
Глава II. Языковое табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой
2.1. Табу в поэтическом идиолекте М. Цветаевой
2.2. Фольклорная основа поэм М. Цветаевой «Царь-Девица, «Молодец», «Переулочки», «Егорушка»
2.2.1. Фольклоризм М. Цветаевой
2.2.2. Народные сюжеты как основной источник
фольклорных поэм М. Цветаевой
2.3. Классификация языковых табу в фольклорных поэмах
М. Цветаевой по способу табуирования
2.3.1. Табу, замещенные эвфемизмами
2.3.2. Табу-умолчания
2.3.2.1. Табу-неназывания
2.3.2.2. Табу-недоговаривания
2.4. Лексико-семантическая классификация слов-табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой. Особенности тематических групп

2.4.1. Тематическая группа «смерть»
2.4.2. Тематическая группа «нечисть»
2.4.3. Тематическая группа «имена»
2.4.4. Тематическая группа «люди»
2.4.5 Тематическая группа «части тела»
2.4.6. Тематическая группа «действия»
(кроме действий, связанных со смертью)
2.4.7. Тематическая группа «небеса»
2.4.8. Тематическая группа «одежда, украшения»
2.4.9. Тематическая группа «пища / напитки»
2.4.10. Тематическая группа «болезнь»
2.4.11. Тематическая группа «любовь»
2.5. Этикетные табу и их особенности в фольклорных поэмах
М. Цветаевой
2.6. Функции языковых табу в фольклорных поэмах М. Цветаевой
Заключение
Использованные источники и словари
Библиография
Приложения
Приложение I. Лексико-семантическая классификация архаических
табу, замещенных эвфемизмами, в фольклорных поэмах М. Цветаевой I
Приложение II. Лексико-семантическая классификация
архаических табу-умолчаний
Приложение III. Табу как проявление этикета
Приложение IV. Традиционные и авторские черты языкового табу в поэтическом идиолекте М. Цветаевой
(на примере фольклорных поэм)
Одним из важных направлений современной лингвистики является исследование языка художественной литературы как совокупности поэтических идиолектов различных авторов. В связи с этим представляется актуальным обращение к идиолекту М. Цветаевой, отражающему свойственную литературе XX в. установку на поэтический эксперимент, подкрепленную глубоким лингвистическим чутьем автора. Сама Цветаева отрицала строгое следование языковым законам в процессе творчества: «Я не лингвист, мне некогда было изучать, полагаюсь на врожденное чувство языка»(СС 4,627). Однако ее записные книжки и черновики, отражающие тщательные поиски верного слова и неоднократную правку как замыслов, так и текстов, свидетельствуют об обратном, что позволило ученым говорить о Цветаевой как «интуитивном лингвисте», «филологе в его девственном значении — “любящем слово”» [Муратова 2006,117] и о сочетании «исключительной лингвистической интуиции М. Цветаевой» с «исключительной аналитичностью в ее языковых поисках», в результате которого «слово в ее творчестве приобретает такую выразительность и емкость» [Зубова 1989,6].
Эксперимент М. Цветаевой проявился в том числе в освоении ею фольклорных языковых традиций, в частности традиции словесного табуирования, основанного на древнейшем, архаическом представлении о мире. Сочетая архаические черты с современными, табу в поэтическом идиолекте М. Цветаевой представляет собой уникальное, специфическое по природе, семантике и функциям образование. Такая амбивалентность табу тесно связана с особенностями фольклоризма и философско-эстетической концепции М. Цветаевой.
Научная разработка проблемы. Русская литература на протяжении всей своей истории обращалась к народно-поэтическим истокам. При этом своеобразие исторической действительности накладывало печать на особенности восприятия и освоения писателями фольклора, что в первую очередь отражалось в языке художественных произведений. Фольклоризм предполагает большую или меньшую степень вторжения автора в традиционный фольклорный процесс. С этой точки зрения творчество М.И. Цветаевой, в особенности ее фольклорные поэмы, — это богатый, но малоизученный материал для исследований.

2002, 368]. Любопытно, что нем. der Teufel, выбранное Мариной для называния черта, своим началом напоминает слово бог в некоторых европейских языках (ср. греч. беос, лат. deus — ‘бог’), то есть в этом немецком слове как бы слиты воедино два значения, которые М. Цветаева пыталась совместить в молниеносном «Бог — Черт». Кроме того, табуированием являлся сам выбор немецкого слова взамен хорошо известного русского, удививший М.А. Мейн1. Так М. Цветаева осмыслила, пусть не вполне осознанно, суть табу: все, что связано с чертом и потусторонним миром вообще, произносить нельзя. Однако можно назвать черта по-другому — Мышатый, Зеленый, der Teufel, Черный Петер, он, тот, Дог, избавив себя тем самым от неведомой опасности. Основная же причина неназывания имени черта — это, конечно, любовь-тайна, настолько сокровенное чувство, что даже произнесение имени возлюбленного кощунственно, как называние божества. В этом очерке выражена вся суть отношения Цветаевой к миру: стремление к выходу за пределы дозволенного; буйство чувств, накал страстей, контролируемых разумом, и вечное ощущение отчужденности от земного бытия, непонятости окружающими людьми — одиночество, сближавшее М. Цветаеву с чертом.
Вероятно, в этом возрасте знания об архаических верованиях Марина Цветаева получала из живой речи (из общения с «простыми» людьми: няней, крестьянскими детьми и т.д.) и из книг.
Будучи с детства убежденной в магической силе слова, М. Цветаева с годами не утратила этой веры, осознав свою поэтическую способность словом творить чудеса. «Назвать» для нее означает «воплотить» либо «пресечь, прервать навсегда»2, поэтому «ряд понятий она табуирует... Убежденность... Цветаевой... в “преображающей” силе слова такова, что сознание собственного “колдовского” могущества совершенно естественно звучит не только в ее художественных произведениях, но и... в письмах» [Александров 1989, 6-7]:
1 Можно было бы объяснить этот выбор экстрапингвистическими факторами (детей Цветаевых приучали к тому, что чертыхаться нельзя), однако Марина часто (даже с удовольствием и в пасхальное воскресенье!) нарушала этот запрет, тем более этого следовало ждать в торопливо сказанной фразе.
2 См. в эссе «Черт»: « — Поздравляю! — сказала мать. — ...Хороших детей через пропасть переводят ангелы, а таких, как ты
Боясь, что она догадалась и сейчас назовет и этим навек пресечет, я, торопливо:
— Но это, правда, были утопленники...»(СС 5,34).
Та же идея заложена в «Молодце»: назвав молоднз упырем, Маруся навсегда воплотит его в сущности вурдалака и пресечет его существование в образе человека