Фольклорно-мифологический аспект творчества Габриэля Гарсиа Маркеса : рассказы 1940-60-х гг., роман "Сто лет одиночества"

• Автор: Казанкова, Ксения Васильевна
• Шифр специальности: 10.01.09
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2011
• Место защиты: Челябинск
• Количество страниц: 188 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
Глава 1. Габриэль Гарсиа Маркес о влиянии фольклора и литературы
на его творчество
Глава 2. Фольклоризм рассказов Габриэля Гарсиа Маркеса
1940-60-х гг. и сюжета романа «Сто лет одиночества»
2.1. Фольклорные мотивы и образы в ранних рассказах
Г абриэля Г арсиа Маркеса
2.2. Фольклоризм рассказов Габриэля Гарсиа Маркеса 1960-х гг
2.3. Фольклорно-мифологический характер сюжетно-композиционной основы романа «Сто лет одиночества». Пруденсио Агиляр и Мелькиадес
Глава 3. Авторская мифология Габриэля Гарсиа Маркеса
3.1. Космос
3.2. Человек
Заключение
Список использованной литературы
Приложение 1. Образы древнего индейского эпоса «Пополь-Вух»
Приложение 2. Сравнительный анализ мифологем в произведениях
Габриэля Г арсиа Маркеса и эпосе «Пополь-Вух»

Введение
Лауреат Нобелевской премии (1982) колумбийский писатель Габриэль Гарсиа Маркес получил всемирную известность после публикации в 1967 г. романа «Сто лет одиночества» («Cien anos de soledad»). До этого он написал около ста рассказов, повести «Палая листва» («La hojarasca», 1955), «Полковнику никто не пишет» («Е1 coronel no tiene quien le escriba», 1957), но только роман сделал Г.Г. Маркеса знаменитым и он стал восприниматься во всем мире как представитель особого литературного региона — Латинской Америки. Своеобычность Г.Г. Маркеса не только в его открытой обращенности к традициям латиноамериканского фольклора, народному мифологизирующему сознанию, но и к традициям мировой литературы.
Современная культура Латинской Америки в значительной степени складывалась на основе культуры юго-западной Европы — Испании и Португалии. Однако в создании латиноамериканской культуры участвовало и коренное население Америки — индейцы. Поэтому культуры современных латиноамериканских республик, имея много общих черт, отличаются неповторимым своеобразием, которым они обязаны индейцам, а в Бразилии и Вест-Индии — также и неграм [17;3].
Современный латиноамериканский фольклор и народная культура сформировались на базе трех культурных источников: американского
(индейского), европейского (испанцы и португальцы) и африканского. Значение и последующее воздействие каждого из них по-разному и в неодинаковой степени проявилось в различных районах континента — в зависимости от уровня развития индейской культуры, наличия и численности негритянского населения, связей с метрополией и особенностей его экономического, политического и культурного развития. В то же время эти три генетических корня четко прослеживаются и в структуре современного фольклора Латинской Америки, в котором можно выделить соответственно три пласта или слоя:

фольклор индейский, креольский и афро-американский, с рядом промежуточных (переходных) прослоек. Очевидно, что индейский фольклор является автохтонным, креольский и американский формируется на протяжении ХУ1-Х1Х вв. [105; 164-165].
Вполне логичным является то, что в данном контексте актуальным становится вопрос об историко-культурной и национальной самобытности Латинской Америки. Исследователи решают и комментируют данную проблему в двух направлениях — ищут корни латиноамериканской самобытности в фольклоре и литературе, а также в их взаимосвязи.
В.Б. Земсков в книге «Аргентинская поэзия гаучо» уделяет особое внимание проблеме взаимоотношения фольклора и литературы в Латинской Америке. Он выходит на прямое соотношение фольклора и литературы в контексте национальной самобытности: «... работа по формированию
национального сознания состояла в том, что писатели брали традиционные формы исторического фольклора, аккумулирующие традиции этноса, и вкладывали в них новое идеологическое содержание. Иными словами, они возрождали и поднимали на новую ступень этническое сознание народа» [49;9]. Именно литература возглавила процесс напряженного поиска сущности национальной и континентальной идентичности.
В XX веке латиноамериканская литературно-культурная модель, связанная своей генетикой, языком, историей развития с европейским, западным цивилизационным кругом, обнаруживает и свою «иную, неевропейскую, незападную онтологию, историческую уникальность, укорененность не только в европейском, но и в автохтонном субстрате, то есть в ином варианте коллективного бессознательного», — пишет В.Б. Земсков во введении к пятой книге «Истории литератур Латинской Америки» [51;7]. В дальнейшем, по-другому развиваясь и функционируя, эта модель порождает иное соотношение индивидуальности и традиции.
В Латинской Америке все начинало твориться заново перед лицом

произведение полностью изменило его понимание времени, и может быть, позволило увидеть «весь процесс гниения Макондо, его предрешенный финал» [10;459].
Рассуждая о степени влияния, Г.Г. Маркес подчеркивал, что «действительное влияние и значение какого-либо автора важно только тогда, когда чтение его книг могло изменить меня внутренне, вплоть до взглядов на мир и жизнь» [10;459]. В этом контексте влияние Г. Грина и Э. Хемингуэя он считает «лишь оболочкой», которая легко видима: «Грэм Грин и Э. Хемингуэй научили меня чисто техническому описанию характеров» [10;459]. При этом Г.Г. Маркес в плане художественного метода высоко ценит малую прозу Э. Хемингуэя, но не считает его хорошим романистом.
Нередко у исследователей и критиков возникает «соблазн» сравнить Г.Г. Маркеса с Х.Л. Борхесом сам писатель проясняет следующим образом: «С Борхесом у меня происходит вот что: он один из авторов, которых я больше всего читаю и читал, и который... меньше всего мне нравится» [11;301]. Г.Г. Маркес высоко ценит «словесное мастерство» Х.Л. Борхеса: «...он учит писать, то есть учит оттачивать свой инструмент для того, чтобы сказать нечто» [11;301].
На вопросы о русских писателях Г.Г. Маркес отвечал охотно и с удовольствием. Из русской классики первым он узнал Ф.М. Достоевского; «но если мне предложат выбирать из всей мировой литературы, я назову русского писателя — Толстого». Г.Г. Маркес считает «Войну и мир» «самым великим романом из всех, написанных за историю человечества» [91;119]. Ему нравятся практически все русские писатели, которых он читал. Особенно выделяет он (помимо Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского) Н.В. Гоголя, М.А. Булгакова. И утверждает, что «Мастера и Маргариту» он прочитал позже, чем написал «Сто лет одиночества» : «Это превосходная книга, превосходная. Сейчас она вышла на испанском». Г.Г. Маркес клятвенно заверяет, что читал этот роман в итальянском переводе «до “Осени патриарха“, но после «Ста лет одиночества»