Народная проза о детях, отданных нечистой силе : сюжетный состав и жанровые реализации

• Автор: Соловьёва, Яна Юрьевна
• Шифр специальности: 10.01.09
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2011
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 174 с. : ил.

Оглавление
Введение

Глава 1. Мифологическая проза о детях, отданных нечистой силе

1.1. Структура темы «Проклятие» в устной несказочной прозе и ее жанровые реализации
1.2. Повествовательная структура мифологических нарративов о родительском проклятии: кроссюжетный анализ
1. 3. Мифологические сюжеты о родительском проклятии: базовые мотивы и их комбинаторика

1.3.1. «Мифологический персонаж уводит проклятого ребенка»

1.3.2. «Мифологический персонаж обменивает проклятого ребенка»

1.3.3. «Женитьба на проклятой девушке»

1.3.4. Комбинаторика базовых мотивов сюжетов о родительском

проклятии
1.3.5. Прагматика текста как фактор текстообразования
1.3.6. Роль ритуальных и игровых практик в формировании мифологического сюжета
1.3.6.1. Святочная тематика в быличке «Женитьба на проклятой девушке»
1.3.6.2. Композиционное построение святочной версии былички
«Женитьба на проклятой девушке»
1.3.6.3. Святочный контекст и художественный мир былички (на
примере сюжета «Женитьба на проклятой девушке»)
Глава 2. Сказочная проза о детях, отданных нечистой силе
2.1. Структура темы «Запродажа» в волшебной сказке
2.2. Структура мотива «Запродажа» и возможности его повествовательного развития в составе волшебной сказки
2.3. Сюжеты волшебных сказок о детях, отданных нечистой силе: состав мотивов и их комбинаторика
2.3.1. Сюжет «Чудесное бегство» (СУС № 313)
2.3.1.1. Мотивный состав сюжетного блока «Чудесное бегство»
2.3.1.2. Мотивный состав сюжетного блока «Орел-царевич»
2.3.2. Сюжет «Незнайка» (СУС № 532)

2.3.3. ЭС «Запродажа» в сюжете классической волшебной сказки:
структурный и функциональный аспекты
2.4. Прагматика волшебной сказки как фактор текстообразования
2.4.1. Типология ситуаций исполнения сказок
2.4.2. «Взрослая» волшебная сказка
2.4.3. «Детская» волшебная сказка
Заключение
Условные обозначения
Библиография

Введение
Сравнительное изучение сказочной и мифологической прозы в отечественной фольклористике имеет давнюю историю. В ней явно выделяются два периода, которые с некоторой долей условности можно обозначить как «генетический» и «поэтический». На первом этапе (середина XIX - начало XX вв.) научные интересы исследователей были сосредоточены преимущественно на реконструкции стадий формирования и развития сказки. В свете такого подхода, характерного для сторонников мифологической школы, связь сказки и мифологической прозы объяснялась общим источником их происхождения - первобытным мифом. В итоге история появления классической сказки представлялась следующим образом: миф — мифологическая сказка — классическая сказка. В кратком изложении Е.М. Мелетинского этот процесс предполагал прохождение нескольких фаз трансформации мифологических текстов: «...деритуализация, десакрализация, ослабление строгой веры в истинность мифических “событий”, развитие сознательной выдумки, потеря этнографической конкретности, замена мифических героев обыкновенными людьми, мифического времени сказочно-неопределенным, ослабление или потеря этиологизма, перенесение внимания с коллективных судеб на индивидуальные - все это <...> ступеньки трансформации мифа в сказку» [Мелетинский 1970, эл. версия]. В работах означенного направления актуальная мифологическая проза рассматривалась как один из надежных источников для реконструкции системы представлений и верований, отразившихся в структуре и образном строе сказки.
Второй, «поэтический», этап (последняя треть XX - начало XXI вв.) связан с изменением отношения исследователей к мифологической прозе. Включение ее в объектное поле фольклористики имело ряд серьезных последствий для научного дискурса: пересмотр структуры жанровой системы фольклора, появление нового термина1 в фольклористическом тезаурусе, а главное - сдвиг научных интересов в сторону выявления поэтических особенностей мифологических нарративов.
Генетические связи не могли не спровоцировать появление работ, в которых описание жанровой онтологии былички базировалось на ее сравнении со сказкой [Померанцева 1965, 1975; Разумова 1993]. При этом они рассматривались как параллельно существующие жанровые формы, в результате взаимодействия которых в живой традиции регулярно порождаются тексты, совмещающие их жанрово-
1 «Слово «быличка» было подслушано братьями Б. и Ю. Соколовыми у белозерских крестьян <...> и с их легкой руки вошло в практику фольклористов» [Померанцева 1975, 13].

таких случаях, чтобы соблюсти непротиворечивость рассказа, весь срок отсутствия разбивается на две части: «Лесам ее вел <...> Вывел ее в Череповец, в няньки нанял <„.> Год не было дома» [Черепанова 1996, № 56].
Мотив «Удачная ликвидация проклятия»
Ожидаемым результатом проведения поисковых ритуалов является возвращение проклятого: «...ребеночек-то оказался на крыше дама: сидит за кожухом, держится двумя руками» [Иванова 1996, № 81]; «Опять принес, на то место посадил, где взял» [АКФ 1990, Опар., т. 6, № 271]). Появляется проклятый, как правило, в маргинальном локусе: в банном окошке, под крыльцом, под крышей, на охлупне, особенно часто - на верхушке дерева: «Появился человек в белам всего выше и посадил на березу» [АКФ 1990, Опар., т. 9, № 318].
Этот мотив может распространяться за счет описания трудностей при возвращении проклятого, например, возникновения необычных природных явлений, звуков: «Как эта захватыват, женка-то, да крестится, как лес-то, говорит, гнуло, дак до самой земли березы. Вот кака бурюшка сходилась» [Рейли 2004, № 85]; «Караул, да будет моя! Все равно, - говорит, - моя будет» [Балашов 1970, 74].
Физическое возвращение проклятого еще не свидетельствует об избавлении от последствий проклятия, поэтому необходимы действия, направленные на возвращение ему душевной полноценности. Этот процесс осуществляется постепенно. Возможно прохождение всех стадий перевоплощения в обратном порядке, ср.:
Уход Возвращение
«А это он их лешак унес. Одного под руки носил, а «Едва его домой-то привели, милого. Под руки вели. На носилках»
потам другого на руках» [АКФ 1991, Луз., т. 37, Na 52] [АКФ 1993, Дар., т. 15, № 125]
«Он с него снял крест с «Крестный-то и нацепил крест на
говтаном и повесил его на девятом прясле и увел» [Иванова 1996, Na 801 него. Он вроде лучше сделался» [Черепанова 1996, № 69]
«И вдруг в лесу встретили старика. Они попросили его к даму их вывести. Он сказал: “Поешьте сначала моего» хлеба”» ГМРАО 2009. № 471 «Осадили, накормили, он стал в чувство входить. Чувствовать стал» [АКФ 1993, Кот., т. 13, № 58]