Семантика стихотворной формы : Фигурная графика, строфика, enjambement

• Автор: Степанов, Александр Геннадьевич
• Шифр специальности: 10.01.08
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2004
• Место защиты: Тверь
• Количество страниц: 186 с. : ил.

ГЛАВА 1. СЕМАНТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ СТИХОТВОРНОЙ ГРАФИКИ (ФИГУРНЫЕ СТИХИ / CARMINA FIGURATA)
§ 1. Визуальность графики как условие существования стиха
§ 2. Типология фигурных стихов в семиотическом аспекте
§ 3. Фигурные стихи в исторической динамике:
эволюция визуальной графики
§ 4. Семантизация фигурной графики в поэзии И. Бродского
ГЛАВА 2. СЕМАНТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ СТРОФИКИ
§ 1. Строфа как функциональная единица стиховой семантики:
структурные предпосылки и эстетические возможности
§ 2. Роль метрики, ритмики, интонации, рифмы
в реализации семантического потенциала строфы
§ 3. Семантический ореол национально окрашенных строф
§ 4. Модификация классической строфы
как семантическая стратегия стиха И. Бродского
ГЛАВА 3. СЕМАНТИЧЕСКАЯ ФУНКЦИЯ СТИХОВОГО ПЕРЕНОСА § 1. Enjambement как специфическое средство стиховой семантики
и его роль в классической поэзии
§ 2. Расширение семантических функций стихового переноса
в неклассической поэзии
§ 3. Семантика стихового переноса в поэзии И. Бродского
§ 4. Enjambement как маркер интертекстуальных связей
(стиховой идиолект И. Бродского в поэзии конца XX в.)
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Среди литературоведческих проблем, которые представляются современной науке вполне решенными, можно назвать и проблему содержательности формы. Впервые заявленная русскими формалистами, поддержанная англо-американской «новой критикой» и многочисленными изводами структурализма, она, казалось бы, давно и успешно решена (все знают, что художественная форма содержательна) и может представлять интерес только в плане истории литературной науки. Однако целый ряд принципиально важных вопросов все-таки остается. До сих пор неясно, что такое «содержательность формы». В чем именно заключается эта «содержательность»? Каковы ее объективные параметры? На эти и ряд других вопросов до сих пор нет убедительных ответов.
Методологическая база для решения данной проблемы была заложена М. М. Бахтиным, который противопоставил художественную форму внешнему упорядочению словесного материала. «В форме, - утверждал ученый, - я нахожу себя, свою продуктивную ценностно оформляющую активность,я живо чувствую свое создающее предмет движение... я должен пережить себя в известной степени творцом формы, чтобы вообще осуществить худоэ/сественно-значгшую форму как таковую» [Бахтин 1994, 306]. Такое аксиологическое, или, говоря словами ученого, «архитектоническое», понимание художественной формы, с помощью которой личность в искусстве «занимает ценностную позицию вне содержания», что «делает возможным завершение и вообще осуществление всех эстетических функций формы по отношению к содержанию» [Бахтин 1994, 307], стало открытием эстетической мысли, но в силу его эпистемологической цельности оказалось недостаточно востребованным поэтикой.
Гораздо большую известность (во всяком случае в советском литературоведении) приобрела концепция «содержательности литературных
форм» Г. Д. Гачева и В. В. Кожинова. Провозглашенный ими тезис о том, что «любая художественная форма есть... не что иное, как отвердевшее, опредметившееся художественное содержание» [Гачев, Кожинов 1964, 18], был воспринят благодаря эксплицированному историко-генетическому подходу и гегелевской мысли о переходе содержания в форму (и наоборот). «То, что выступает сегодня как всеобщая форма литературы, когда-то было содержанием. Так, многие черты жанров при рождении не выступали как момент формы - они стали собственно формальным явлением, лишь “отстоявшись” в процессе многократного повторения» [Кожинов 2001, 1147].
Однако построением родовых и жанровых инвариантных структур, что позволило преодолеть декларативность суждения о содержательности литературных форм [см. Тамарченко 2001], решение данной проблемы не ограничивается. Едва ли не большую актуальность этот вопрос приобретает в отношении стихотворного текста, где художественная форма (в отличие от рода или жанра) графически и интонационно закреплена, где она обнаруживает материальную воплощенность, исключающую любую, даже самую незначительную редуцируемость. Форма здесь оказывается существенным моментом фактурности текста, определяя характер его эстетического развертывания.
Если суммировать многообразие точек зрения на природу и строение стихотворной речи, то ее функциональное «устройство» с учетом основных параметров художественной формы примет следующий вид:
1. Стихотворный текст представляет собой систему соотносимых и соизмеримых речевых отрезков, способных к значимому взаимодействию с синтаксическими единицами. Вертикальная организация текста может дополняться его строфической сегментацией.
2. Возможность «внутренней меры» (метрическая организация) способствует вторичному упорядочиванию слов, «предсказывая» следующий сегмент речи.

§ 4. Семантизация фигурной графики в поэзии И. Бродского
И. Бродский, ряд текстов которого предстает в виде графического узора или фигуры, рассчитанных на зрительное восприятие («Стихи на бутылке, подаренной Андрею Сергееву», 1966; «Фонтан», 1967; «Разговор с небожителем», 1970; «Осень выгоняет меня из парка...», 1970-1971; «Бабочка», 1972; «Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова, 1973; «Муха», 1985), отдавая дань традиции, предлагает третий путь. Он не ограничивает себя идеологической эмблематикой поэтического слова или «несерьезным» отношением к его изобразительным возможностям, а создает стихотворения, в которых графика в сочетании с разнообразной строфикой воплощает сколь угодно сложное и многоплановое содержание, опосредованное соответствующей ему поэтической формой. Так, фигурность у Бродского из маргинального приема превращается в полноправное и эффективное средство семантизации стиха.
Игровой аспект фигурной графики недолго занимал поэта. Л. Лосев вспоминает, как однажды на его просьбу сочинить что-нибудь занимательное для детей Бродский ответил экспромтом: «Это были строчки, написанные печатными буквами параллельно одна над другой: “Под мостом течет Нева, быстрая такая”. Затем лист бумаги переворачивался, и крест-накрест этих строк было написано: “Над Невой стоит Чека, страшная такая”. И получался знак решетки» [Полухина 1997, 122, 136]. Это полулитературное
«фрондерство», конечно, ничего не говорит об уровне дарования молодого Бродского, но зато свидетельствует о соревновательности его поэтического темперамента, сфокусированного на ресурсах стихотворной формы.
В шуточных «Стихах на бутылке, подаренной Андрею Сергееву» (1966) поэт использует два фигурных шаблона - «ромб» и «перевернутый ромб», модифицируя их таким образом, что возникает ощущение ограниченности заполняемого текстом пространства. Принципиальную роль играет заглавие, указывая на характер рецепции. Перед нами текст, зафиксированный на