Концептуализация писательского труда в русской литературе 1920-30-х гг.

• Автор: Григорьева, Надежда Яковлевна
• Шифр специальности: 10.01.08
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2004
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 269 с.

Глава первая. Пишущий субъект.
Раздел первый. Философия труда и литературное творчество: подходы к
проблеме
Раздел второй. Проблема метаавтора
Раздел третий. Статус писателя в 1920-30-е годы
Раздел четвертый. Метаавтор и раздвоение
Глава вторая. Литературное производство.
Раздел первый. «Овеществление» и «дематериализация» в
постсимволизме
Раздел второй. «Дематериализация»: литературная практика
Раздел третий. Метафикция и интермедиальность ;
Раздел четвертый. Андрей Платонов: труд как ошибка?
Глава третья. Производственный роман.
Раздел первый. Понятие техномагического романа
Раздел второй. Роман о производстве и роман о литературе
Заключение
Библиография

Вопрос о писательском труде кажется достаточно своевременным для нынешней ситуации не только в отечественном литературоведении. Это связано с постепенным отказом от постмодерна в современной гуманитарной мысли. «Игровое» понимание литературы в постмодернизме выразилось в гипертрофированном развитии читательской позиции, в переносе внимания с производства литературы на ее потребление.
Роль читателя-со-автора в рецептивной эстетике и в деконструкции состоит в том, что реципиент как бы «разыгрывает» произведение, вчитывая в него любую интерпретацию. Говоря о концептуализации писательского труда, мы берем в расчет не отдельные тексты, которые позволяют интерпретировать себя как угодно, но и референтную реальность, тем самым, возвращая теории литературы утраченный онтологизм.
Актуальность исследования определяется, в первую очередь, отсутствием в современной отечественной науке специальных работ, посвященных писательскому труду. По существу, не выявлен объем рассматриваемого понятия, не эксплицировано своеобразие этой деятельности. Не учитываются подходы к теории литературного труда, намеченные в работах западных ученых в рамках постструктурализма (Ю.Кристева, Р. Барт, Ж. Бодрийяр, Ж. Делез и Ф. Гваттари), социологии искусства (П. Бурдье), медиальных исследований (Ф. Киттлер, М. МакЛюэн) и др.
Понятию писательского труда когда-то посвящались монографии1. О словесном искусстве как о производстве перестали писать с тех пор, как исторический материализм прекратил свое существование в качестве доминанты литературоведения. В результате теория литературного труда в России на уровне современной науки осталась неразработанной2. Нахождение
1 См. разноплановые работы как писателей, так и литературоведов с характерными названиями: О писательском труде. Сборник статей и выступлений советских писателей. М.,1953; Русские писатели о литературном труде. Сборник. В 4-х томах. Л., 1955; Фадеев A.A. О литературном труде. М., 1961; Цейтлин А.Г. Труд писателя. М., 1962; Ленобль Г.М. Писатель и его работа. М., 1966; Вязовский Г.А. Проблемы специфических закономерностей творческого труда писателя. Киев, 1967 и др.
2 В текстологии «творческая история» литературного произведения ■— «восстановление процесса создания произведения с тем, чтобы судить о труде писателя не только по конечному результату, но и

инварианта творческого труда в литературе связано с обращением к ее истории. Феномен креативности манифестируется неодинаково в каждую конкретную эпоху, то теряя, то вновь обретая свою актуальность для теоретико-литературной парадигмы.
Современная парадигма переключается в толковании литературы с игровых структур на креативно-трудовую3. В новейших коммуникативных исследованиях предложено тройственное понимание природы дискурса, согласно которому его триадическая форма содержит в качестве одной из конституэнт креативную структуру — авторскую форму экзистенции, инобытие авторского «я» в знаковом материале текста4. Таким образом, писательский труд может быть понят как целенаправленная деятельность по выражению «эйдоса», «сверхтекста». Статус креативности в такой концепции не подвергается оценке, заведомо выступая как божественный и сверхценный.
Одним из показателей перефокусировки современной литературной теории с рецептивной модели на производственную стала популярность социологической теории литературы Пьера Бурдье. «Литературное поле» в учении Пьера Бурдье определяется как место вложения символического капитала, где каждый инвестор борется с другим за «признание» себя в качестве облеченного «властью»5. Однако такой литератор не производит литературные ценности, подчиняясь «эффекту поля», который творит этот
по самому его ходу, и таким образом уточнить социально-психологические предпосылки и биографические условия творческой работы, полнее понять конкретно-исторический смысл произведения в его завершенной форме» (Гришунин A.JI. Творческая история. Краткая литературная энциклопедия. Т. 7. М., 1972. С.430). Изучение творческой истории было выдвинуто и обосновано
Н.К.Пиксановым как особая искусствоведческая и, в частности, литературоведческая дисциплина, которая «раскрывает телеологию художественных приемов и внутренний смысл произведения методом телеогенетическим и на материале разновременных текстов-редакций» (Пиксанов Н.К. Творческая история «Горя от ума». М., 1971. С.75).
3 Симптоматично, что понятие «производство» реабилируется дня научного дискурса в словаре эстетических терминов Метцпера за 2003 год: Zill R. Produktion/Poiesis. In: Ästhetische Grundbegriffe. Historisches Wörterbuch in sieben Barden. Band 5. Stuttgart, 2003. S. 40-86.
4 Тюпа В.И. К новой парадигме литературоведческого знания. // Эстетический дискурс. Семио-эстетические исследования в области литературы. Межвузовский сборник научн. трудов. Новосибирск, 1991. С. 4-17.
5 Bourdieu Р. Das literarische Feld // Streifzüge durch das literarische Feld. Übers, von S.Egger. Konstanz, 1997. S. 33-147.

художественная литература в производственных отношениях эпохи и какую функцию выполняет произведение в литературном производственном процессе129. Ссылаясь на концепцию Сергея Третьякова, Беньямин сравнивает с государством Платона советское государство, где выработанный тип управляемого писателя использует «прогрессивную литературную технику» не для развлечения читателя, но для агитационного воздействия на него130. «Прогрессивный» медиум, необходимый в такой ситуации - газета, позволяющая читающему стать пишущим, описывающим и даже

предписывающим . Труд автора-продуцента является не изготовлением продукта, но работой над средствами производства, которая имеет организационный характер (ср. «Тектологию» А. Богданова). Смысл такого труда состоит в том, чтобы создать аппарат, способствующий превращению реципиента в автора132, наподобие театра Брехта.
Авангардистская субкультура сталинской эпохи словно в кривом зеркале отражает соцреалистический канон литературы, ориентирующейся на образцы «критического реализма» и гипертрофирующей дидактическую функцию литературного произведения. Представители «второго» авангарда, Д. Хармс («Четыре иллюстрации того, как новая идея огорашивает человека, к ней неподготовленного», «Меня называют капуцином», «Рыцари», «Старуха»), А. Введенский (драматическая поэма «Очевидец и крыса») и К. Ваганов, каждый по-своему смещают автора с авторитетной позиции и ставят на его место читателя и героя133. Например, писатели в метароманах Вагинова не являются
129 Benjamin W. Der Autor als Produzent. In: Gesammelte Schriften. B. 2. Frankfurt am Main, 1977. S. 686.
130 В самом деле, советский режим словно берет на вооружение платоновскую модель идеального государства, границы которого были закрыты для всех поэтов, кроме тех, кто служил государственной системе. Герои «Государства» вводят цензуру: читая Гомера, они обсуждают, какие фрагменты следует исключить из его текстов в целях наилучшего воспитания «стражей». При этом если у Платона (например, в «Тимее») различаются три вида созидания: божественная идея, ее ремесленное воплощение и поэтическая копия копии, то выработанный в сталинизме тип управляемого писателя стремится соединить литературную репрезентацию и производственный труд.
131 Ibid. S. 688.
132 Ibid. S. 696.
133 См. об этом, в частности: Roberts G. The Last Soviet Avant-Garde: OBERIU - Fact, Fiction, Metafiction. Cambridge, 1997. P. 34 ff,