Европейская риторическая традиция: три пространства шекспировской метафоры

• Автор: Макуренкова, Светлана Александровна
• Шифр специальности: 10.01.03
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2004
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 328 с.

Глава I. Слово как мистерия: человек перед лицем бытия
Глава II. Слово как миф: миф как бытие человеческого сознания
Глава III. Слово как метафора: метафора как свобода бытия
Заключение
Библиография
Данная работа посвящена проблеме онтологии слова, которая исследуется на материале английской литературы от Шекспира до наших дней. Содержание диссертации составляет разработка исторического движения европейской концепции художественного слова в наиболее существенных явлениях и закономерностях этого процесса. В качестве базового предмета исследования выступает история и современное состояние концепции художественного слова в ее целостности и внутренней диалектике, в совокупности творческих достижений анализируемой в контексте английской литературы. Шекспировская эпоха рассматривается как момент становления национальной литературной традиции. Своеобразие объекта исследования состоит в его хронологической протяженности, ибо истоки восходят к античной риторической традиции, которая изучается в работе в ее основаниях. Новизна исследования во многом связана с тем, что слово понимается как художественно организованная речь в силу самостоятельной семантики самого слова. Последовательная реконструкция классической ситуации в филологии объединяет литературоведческие и лингвистические подходы: онтологическая горизонталь рассматривается в парадигме «мистерия» — «миф» — «метафора».
Язык как начальная интуиция актуализируется в риторической парадигме определенного типа культуры. Это придает риторическому слову статус окончательной ценности, что обусловлено универсальным характером языковой практики. Семантический подход к слову как к речи позволяет уточнить границы филологии и выявить ее бытийственное основание.
Современная наука единодушна в том, что «изучение культуры, ее становления и ее духовного генезиса не может быть оторвано от изучения языка, на котором выражается духовная сущность этой культуры. Язык и культура

неразделимых и равноправных феномена, тесно взаимосвязанных друг с другом. По отношению к культуре язык играет не только второстепенную роль производного явления или посредника, но как знаковая система, организованная по определенным правилам, является творцом культурных параметров, «штампующим устройством культуры, первостепенной моделирующей системой» (Ю. Лотман, Б. Успенский), обуславливающей наше опытное осваивание мира и задающей наши идеи. По отношению к языку культура становится второстепенной знаковой системой, построенной на определенном природном языке и воспроизводящей в себе структурную схему языка. Влияние языка на культуру обосновывается ментальной концепцией языка, которая полагает, что формулировка идей тесно связана с имманентной структурой определенного языка. Неразделимость мысли и языка впервые была сформулирована В. фон Гумбольдтом, который доказывал тождественность языка и духа, а также субъективность языка: «слово образуется из субъективного восприятия и есть отпечаток не самого предмета, а его отражения в душе»', слово выражает, по отношению к познаваемому, внешнему миру, субъективное начало, и это делает его подобным поэтическому творчеству: оба — и слово и творчество — берут свое начало в глубине индивидуальности, т. е. в душе»
Античная риторика создала европейскую литературу как систему, имеющую собственное теоретическое значение. С эпохи возникновения античной риторики литература перестала осознаваться как ответ на запрос независимо от того, лежит ли в его основании социальная, идеологическая или пропедевтическая интенция, но стала восприниматься как художественное постижение онтологических вопросов. В силу этого художественность понимается как непосредственное теоретическое отношение к вещам.
Основу базового подхода к слову как риторической парадигме смыслов составляет «Поэтика» Аристотеля, где греческий философ предпринял попытку развернуть онтологию мысли в риторику слова через категорию жанра. Опыт жанрового постижения бытийственных оснований слова лег в основу европей1 Даньино А. Миф и слово. // В лабиринтах культуры. / Л. Морсва — СПб., 1997. — С. 275.

трудом различима, но стоит только ее там различить, как отсюда напрашивается вывод, что именно она — причина всего правильного и прекрасного. В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама— владычица, от которой зависят истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет сознательно действовать как в частной, так и в общественной жизни» (Государство, 7, 517b—d).
В европейской традиции устоялось мнение, что реальность, открытая внутреннему взору Платона, была реальностью мира идей-эйдосов. Окружающий мир рассматривался с объективных позиций и представал как своего рода подражание миру идей. Классическим местом о соотношении их проявленной и скрытой сущности и является знаменитая притча о пещере (Государство, 7, 514а—517d). В этом ряду искусству отводилась скромная роль быть «отражением отражения»: мир эйдосов повторяется в наличной реальности мира энтелехий, который и воспевает в своем слове поэт. Художественному слову Платон отказывал в бытийственности, ибо нельзя подражать, подражая.
Речь шла не о подражании единичным, видимым, предметам, но о мимесисе как особом модусе бытия, что Платон рассматривал на материи космоса. Более того, речь шла не о качествах бытия как онтологических основаниях сущего, но о весьма конкретном качестве бытия как самопорождающей живой материи. Именно в этом модусе искусство может усматривать свою производную зависимость от первоприроды как первонатуры бытия. Будучи соположенным природе в онтологическом качествовании перводвижения как вечного основания, произведение искусства выходит из отношений сравнения-как-сопоставления и уподобления-как-соревнования, пребывание в круге которых питало на протяжении двадцати пяти веков бесперспективный спор о том, что выше — «natura prima» или «natura secunda». Художественное произведение становится равночестно и рядоположно космосу, допускается и вбирается им, становясь неотъемлемой частицей Сущего. Единственно, творения такого масштаба носят единичный характер в истории жизни человеческого Духа. Их присутствие в духовном опыте человечества уникально, но именно оно позво-