Особенности художественной антропологии Кайсына Кулиева : на материале поэзии

• Автор: Жабоева, Ализаде Ахматовна
• Шифр специальности: 10.01.02
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2012
• Место защиты: Нальчик
• Количество страниц: 186 с.

Введение

Глава первая

Лирика К. Кулиева: формы художественного самоосознания личности

Глава вторая

«Я и Другой» как антропологическая проблема

Глава третья

Смысловые универсалии Я и Социум в поэзии К. Кулиева

Четвертая глава

Натурфилософия К. Кулиева: Я и Природа

Глава пятая

Космическое сознание К. Кулиева

Заключение
Библиография
ВВЕДЕНИЕ
Актуальность темы исследования. На протяжении всей культурной истории человечества художественную литературу называют «человековедением», подчеркивая ее антропоцентрический характер. Антропоцентризм предполагает сосредоточение фокуса писательского внимания на человеке, его характере, внутренних переживаниях, взаимоотношениях с миром, смысле его существования и трактовке конечности индивидуального бытия. Исторический экскурс показывает, что наибольший расцвет философия антропоцентризма получила в эпоху Возрождения, когда наметился кардинальный поворот от теоцентризма (Бог - центр) к культу человека. Такое смещение акцентов соответственным образом отозвалось во всех сферах художественной культуры, включая литературу, живопись, архитектуру, скульптурное искусство, музыку, кардинальным переводом «магнитной стрелки» от аскетизма к поэтизации человека. Достаточно вспомнить произведения Ф. Рабле, Сервантеса, У. Шекспира, где, как правило, герой изображается «с претензией на богоравность» или «богоравным», способным усовершенствовать человека и мироздание. Подтверждением тому служат хрестоматийные строки из трагедии У. Шекспира «Гамлет»: «Мир расшатался//И скверней всего, - //Что я рожден восстановить его!» [201:276].
По этим строкам виден «масштаб души» человека, притязающего на кардинальную трансформацию мироздания по собственному усмотрению. Герои культурной эпохи Ренессанса рассматривают задачу исправления мира как высшее предназначение человеческой мысли и совести, как гражданский долг. Недаром в литературе эпохи Возрождения изображаются «титаны духа», носители энциклопедических знаний, великие реформаторы общественного миропорядка.
В 17-18 веках, вошедших в историю мировой цивилизации под названием «Нового времени», на смену антропоцентризму приходит
социоцентризм, характеризующийся социологическим, общественным

уклоном, переводящим взгляд от личности к социальной среде, к классовым группировкам. Как отмечает Е.В. Семенов, «для антропоцентриста подлинной, наиболее достоверной реальностью являются конкретные живые люди, их качествами он объясняет особенности образуемого ими общества. Для социоцентриста всё прямо противоположно: особенностями
общественного устройства он объясняет свойства членов общества. В первом случае действует правило, согласно которому «каковы люди - таково и общество». Во втором: «каково общество - таковы люди» [150:16]. Выдвижение на литературную арену «народной массы» вместо отдельно взятой личности многими деятелями искусства воспринималось как «крушение гуманизма» (А. Блок), как знак саморазрушения художественной литературы.
«Человека кроили по меркам социальности, интерпретированной к тому же зачастую вульгаризаторски. Он объявлялся простым слепком общественных отношений. Хочешь судить об индивиде, - вникай в его социальное положение. Каков образ жизни — такова и личность. Меняются общественные условия, автоматически преображается и человек. Его лепили по новым лекалам. Сознательность индивида легкомысленно отождествлялась с максимумом партзнаний. Сам процесс становления личности во всем богатстве ее сознательных и стихийных устремлений субъективной уникальности выносили за скобки» [35:5].
В эпоху тотального засилия социоцентризма в системе мировоззренческих установок выделяется экзистенциализм - одно из самых плодотворных художественно-философских культурных направлений, объявивших своей центральной задачей - проникновение в сущность отношения личности к миру, другим людям, к Богу.
Многими авторами экзистенциализм расценивается как «новый этап
антропоцентрической философии, утверждающей открытость субъекта во
вне, в объективный мир и его право свободного выбора. Предметом
экзистенциализма и ориентированной на него литературоведческой

всевидящим эго, выступающим по отношению к юному отроку наставником, добрым учителем. При этом обладателей двух голосов перепутать невозможно, потому что есть слова-маркеры с социально-историческим значением, позволяющим опознать «Героя нашего времени», в то время как Я внутреннего голоса — надприроден, вечен, слит с голосом Абсолюта. Так, в данном конкретном стихотворении таким опознавательным знаком служит высказывание героя «Я, Хиросиму видевший воочью» [189:238].
Диалогическая форма стиха обуславливает череду вопросов, ответов, спорных суждений и опровержений, в совокупности выводящих дискуссантов на обретение безусловных истин. Предмет спора, «в мире царит сказка злая», способная в один миг «землю, горы, людские лица превратить в золу». Позиция внутреннего голоса: жизнь не исчезнет, потому что бессмертны — «ночь, и камень, и рассвет», «не умирают горы, хлеб и реки», «не окажутся на тризне дороги, реки и жнивье». Упаднический голос главного героя каждый раз оживляется оптимистическим настроем его второго Я, различающего силу света в любом тёмном пространстве. Среди советов, настраивающих молодую, обучающуюся душу на мудрое понимание законов мироздания, основополагающим является совет «Рекою веры утолять жажду, быть мудрецом и пить из той реки» [189:238]. Второй совет связан с умением видеть в сегодняшнем дне предпосылку завтрашнего дня и радоваться семенам, которые взойдут завтра. Важно, что здесь К. Кулиев прибегает к земледельческим, крестьянским величинам, считая их абсолютно верными. Мудрый внутренний голос предлагает сомневающемуся собрату «верить в то, что жизнь не умирает, так, как крестьянин верит в урожай» [189:238].
В анализируемом стихотворении нашел отражение упомянутый нами выше лектонический тип художественного сознания, нацеливающий литературного героя искать и находить онтологическую опорную силу в поступках авторитетных предшественников, героических соплеменников,