Автор - текст - читатель в творчестве Михаила Булгакова 1930-х годов : "Адам и Ева", "Мастер и Маргарита"

• Автор: Иваньшина, Елена Александровна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1998
• Место защиты: Воронеж
• Количество страниц: 295 с.

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ

Глава I. МЕТАСЮЖЕТ В ПЬЕСЕ М. БУЛГАКОВА

«АДАМ И ЕВА»: ШИФРЫ И КЛЮЧИ

Глава И. РОМАН «МАСТЕР И МАРГАРИТА» КАК ХУДОЖЕСТВЕННАЯ МОДЕЛЬ СВЯЗЕЙ ‘’АВТОР - СЛОВО - ЧИТАТЕЛЬ”
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ПРИМЕЧАНИЯ
ЛИТЕРАТУРА

ВВЕДЕНИЕ
О чём бы ни писал М. Булгаков, он так или иначе высказывался о себе1; В его произведениях отразилась не только человеческая судьба писателя, но самосознание художника, представителя творческого сословия. М. Булгаков -прежде всего мастер; его жизненная биография подчинена профессиональной2.
Не раз говорилось о взаимопроникновении в творчестве писателя эпоса и драмы, о романе его прозы с театром3. Из театральных профессий писатель в совершенстве владел профессиями драматурга-сценариста (либреттиста) и актёра. Игра, очевидно, была его органической потребностью.
На «подмостках» булгаковских произведений одни и те же актёры переигрывают разные, но похожие роли4, словно заимствуя декорации и костюмы в одной и той же кладовой и приспосабливая их для текущего репертуара (как это делается, со всей наглядностью изображено в «Багровом острове»). В завершающем романе всё разнообразие ролей разыграно в представлении столь головокружительно-загадочном, а монтировщик декораций столь искусителъно искусен, что ученым есть о чём размышлять до сих пор. Литература и театр в «Мастере и Маргарите» слились воедино: литература явилась здесь исследуемым (рефлектируемым) материалом (объектом), требующим разъяснения неизвестным феноменом, а театр - формой существования, перевоплощения материала, способом рефлексии.
К настоящему времени назрела необходимость построения интегральных моделей булгаковской поэтики, создания обобщающих концепций творчества писателя. Последнее предполагает овладение профессиональными секретами хозяина театра и режиссёра разыгрываемых спекгагслей, нахождение ключа, которым отпирается заветная дверь авторских покоев. Автор в читательский покой проник давно, сделав читателя одним из актёров в своём театре.
Однако, встречаясь на «подмостках» булгаковских произведений с автором (с его образным перевоплощением), читатель, как показывает литературоведческая практика, не всегда узнаёт его; вопрос об игровых перевоплощениях автора, о его репертуарном потенциале (то есть об образах автора в структуре текста) остаётся актуальным сегодня, как и вопрос о партнёрстве автора и читателя.
Так сложилось, что булгаковские тексты изучены неравномерно. Между тем создатель «Мастера и Маргариты» относится к числу тех писателей, поэтическая система которых отличается уникальной целостностью: элементы этой системы составляют устойчивый смысловой комплекс, реаранжируемый многократно и в разных комбинациях5.
Роман «Мастер и Маргарита» занял прочное место в мировом литературоведении, привлекая исследовательское внимание не только филологов, но философов, культурологов, искусствоведов6. До недавнего времени накопление материала о романе шло по следующим направлениям:
- творческая история (к истории замысла и создания; источники и прототипы; топография) и идейно-художественная проблематика (с особым вниманием к анализу библейской линии романа) (Скорино 1968, Виноградов 19877, Ма-каровская и Жук 1968, Чудакова 1976а, 19766, 1984, Палиевский 1979, Лакшин 1984, 1989, Чедрова 1985, Ионин 1990, Ланцова 1990, Андреевская 1991, Ябло-ков 1988, 1992, Соколов 1991, Барков 1994, Колтунова 1994, Ханне 1994, Мил-лиор 1995 и др.). Особо следует выделить появлявшиеся в разное время (и продолжающие появляться) работы биографического характера, помещающие художественные факты романа в контекст жизненной реальности его автора (Яновская 1983, Мягков 1984, 1985, Смелянский 1986, Петелин 1986, Шварц 1988s, Арьев 1988, Чудакова 1988а, Ермолинский 1990, Паршин 1991, Барков 1991, Эткинд 1994, Кораблёв 1996-97 и др.);
- роман в контексте русской литературы и мировой художественной культуры (Бэлза 1978, 1981, 1989, Егоров 1978, 1987, Приходько 1979, Ладыгин

звал к себе генеральный секретарь. Место Жака занял петух со сломанной ногой.
Однако самим фактом данного сюжета (сюжета «Адама и Евы») его автор осуществляет возвращение в прошлое как возвращение к старым книгам, причём сюжеты этих книг переосмысливаются и подвергаются инверсии, отражаясь в зеркале «Адама и Евы» с обратным знаком.
РЯЖЕНЫЕ
Жорж Санд - женщина в мужском наряде. Приуроченность действия пьесы к маю (в мае оно начинается, а заканчивается в августе) и связь его со свадебным пиром актуализирует в сюжете «Адама и Евы» семантику ряженья, наличие карнавальных аксессуаров. Читатель становится свидетелем карнавала, участники которого подобны персонажам комедии дель арте (на связь с жанром комедии дель арте указывает отчество Евы - Артемьевна, а также схематизм, повышенная условность фабульного действия. В «Адаме и Еве» эта условность в прорисовке фабульного плана объясняется присутствием иных - внефабуль-ных - мотивировок, задействованных в моделировании изображаемой реальности).
Уже «афиша» указывает на политекстуальность сюжета, открывающего «вавилон смыслов». Сюжет «Адама и Евы» строится на игровом оперировании чужими текстами, культурными знаками, находящими себе здесь новое и странное применение. С одной стороны, автор «Адама и Евы» пародирует современные ему сюжетные схемы (схемы, принятые к исполнению новой литературой), с другой стороны, актуализирует в читательском восприятии другой литературный фон, составленный из старой (классической) литературы. Этот фон, из которого складывается подпольный сюжет пьесы, противостоящий её формообразующему (пародируемому) сюжету (сюжету современной, классовой драматургии), явлен в разбитых, подлежащих реконструкции формах и проявляется «на поверхности текста» так, как в невротическом симптоме