На грани свободы и принуждения: поэзия П. Н. Васильева как нравственная и эстетическая проблема

• Автор: Рубцова, Елена Викторовна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2002
• Место защиты: Орел
• Количество страниц: 174 с.

СОДЕРЖАНИЕ
Введение
Глава 1. Художественная оппозиция «моя родословная» -
«мой век» в лирике П. Васильева
Глава 2. Историческая память и современность в лирических
поэмах П. Васильева
Глава 3. Гуманистические «частности» против социально-
политических «закономерностей»: поэтический эпос П. Васильева
Заключение
Список литературы

Введение
Особенностью духовной, в том числе эстетической, жизни конца двадцатых - в тридцатые годы была ее стабильность - меньше в положительном и больше в отрицательном смысле. Изгнание за рубеж многих талантливых писателей, художников, философов, деятелей науки, активное воздействие (вплоть до физических расправ) на оставшуюся в стране творческую интеллигенцию, создание авторитарной эстетики и политической критики с такими составляющими, как «единая идеология», общий для всех творческий метод (соцреализм), культ классовых ценностей и массового сознания, приоритеты «наших достижений» перед критикой действительности и политической целесообразности перед гуманистическими принципами, другое - все это положило пределы свободному выбору тем, жанров, стилей, направлений. Фактически вся литература советского периода развивалась, воспользуемся заявлением Н. А. Бердяева, на грани «свободы и принуждения» (21; 72). Сегодня историки литературы ведут исследования культурно-эстетической ситуации пооктябрьского периода, учитывая этот драматизм индивидуальной творческой судьбы. Причем в конце 80-х-начале 90-хгодов рассматривался чаще всего нравственно-этический момент более широкой творческой коллизии, а именно мера вины-беды художника слова. Так появились откровенно обличительные статьи и книги о В. Маяковском, Ю. Олеше, М. Горьком, других*. Конечно, без учета позиции писателя сегодня не обойтись, но более важными представляются конкретные «формы и деформации» (М. Чудакова) советского периода, возникающие на грани свободы и принуждения и учитывающие степень таланта, чувство личной ответственности писателя, его понимание своего времени. В этом направлении еще предстоит сделать многое, в част-
* См., например: Карабчиевский Ю. Воскрешение Маяковского. М.: «Советский писатель», 1990; Белинков А. Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша. М., РИК «Культура», 1997; Кузнецов В. «Блудный сын» Октября: две души М. Горького // Слово.-1993,-№9-12,-С.45-47.

ности, исследовать особый, с признаками гениальности, художественный мир Павла Васильева и его столь драматическую творческую судьбу.
Декларируемое с государственно-партийных позиций должное в условиях повышенной роли политического дискурса становилось для современников, в том числе в области эстетических представлений, сущим. Даже то, что было создано в области литературы несколько раньше, теперь самими же писателями начинало «уточняться», корректироваться под новые требования. Обратим внимание на два примера - позицию А. С. Серафимовича и А. А. Фадеева. Созданные ими романы (соответственно «Железный поток» -1924 и «Разгром» - 1926) являются произведениями достаточно высокого художественного уровня с их образностью, многозначностью, подтекстом, что в конечном итоге определяет не только сиюминутный, современный, но более длительный и для последующего времени интерес. Между тем, уточнениями 30-х годов А. Серафимович и А. Фадеев ограничивали свои замыслы социально-политическим содержанием. Серафимович свидетельствует, что «прежде всего написал хвост, последнюю сцену митинга... Я считал, что если эта последняя часть произведет на читателя нужное мне впечатление, задача, поставленная при написании «Железного потока», с моей точки зрения, будет решена» (169; Т.4; 470-471). В скобках заметим, что финал, где «воля к жизни, то есть к деянию», «героические настроения масс» (М. Горький), уже был в 30-е годы требованием тоталитарной эстетики и в художественной практике становился почти нормой.
Подобным комментарию А. Серафимовича выглядит суждение
А. Фадеева по поводу «Разгрома». Он следующим образом определял основные мысли романа: «... в гражданской войне происходит отбор человеческого материала, все враждебное сметается революцией, все неспособное к настоящей революционной борьбе, случайно попавшее в лагерь революции отсеивается, а все поднявшееся из подлинных корней революции, их миллионных масс народа, закаляется, растет, развивается в этой борьбе. Происходит

Герой стихотворения «Любимой» оказался в том положении, в котором будет находиться «Настя, Настенька, Анастасия»: его суть, его мир - в личной жизни, в любви. Этот мир самодостаточен и поэтому «вытеснил» за пределы лирического мотива почти обязательную для советской лирики, в том числе и песенной, общественно-политическую атрибутику. Нередкое осуждение «частнособственнического» (в «Анастасии» тоже) здесь перечеркнуто; желание иметь только свой, никому другому не принадлежащий мир, - категорично и безусловно («Кровью обозначено: / «Она-моя»).
Нам важно отметить эту непоследовательность П. Васильева, у которого абсолютный лирический слух мог освобождаться от внешних, не имеющих отношения к литературе обстоятельств. После «Анастасии», стихотворений, адресованных Наталье Кончаловской, почти перед трагическим финалом он еще раз напомнит, что личные интимные переживания есть не мелочи быта, а еще не познанный и безграничный космос... Есть предположения (и они не лишены основания), что П. Васильев нередко публиковал произведения, «которые явно должны были продемонстрировать его искреннее желание «причалить к социалистическим берегам» (193; 42). Но справедливо и то, что были другие ориентиры, обращенные к более далекой перспективе, сохранялась сила воздействия большого таланта и сложившихся традиций. Лирическое стихотворение, испытывая влияние «социального заказа» (политика, идеология в четко выраженных публицистических и риторических словесных фигурах), сохраняло «память» жанра.
Отметим в «Лирических стихах» (1936) ощущение первородства «закона» природы, того понимания бытия, которое было выражено несколько раньше, в незавершенном цикле о временах года, о котором мы скажем в следующей главе. «Весны возвращаются!..» - таков лирико-философский зачин и основной мотив отмеченных стихотворений. Природа, по убеждению Ф. И. Буслаева, А. Н. Афанасьева, А. Н. Веселовского, других, изначально учила человека жить, формируя многообразие его эмоциональных пережива-