Владимир Маяковский и русский литературный авангард в интеллектуальном контексте эпохи

• Автор: Кацис, Леонид Фридович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2002
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 48 с.; 20х14 см

Настоящая работа посвящена изучению русского литературного авангарда и творчества его ярчайшего представителя Владимира Маяковского, на широком фоне русской классической литературы, религиозно-философской мысли, а также -идеологического и литературного контекстов послереволюционного периода. Творчество В. Маяковского и произведения творцов классического русского авангарда рассматриваются как важнейший и закономерный элемент развития русской культуры 1900-1930-х годов.
АКТУАЛЬНОСТЬ выбранной темы обусловлена необходимостью определить место и роль творчества В. Маяковского без литературных, политических, идеологических и прочих предпочтений и отталкиваний, создававшихся на протяжении десятилетий. Сталинские слова о “Маяковском - лучшем, талантливейшем поэте нашей советской эпохи” сделали поэта центром грандиозного мифа, исключавшего какое бы то ни было объективное изучение его творчества. С другой стороны - творчество поэта стало ареной так называемой идеологической борьбы, что оказывало влияние даже на лучшие работы западных ученых, например, Э. Брауна.
Середина 1980-х - начало 1990-х годов XX века стали временем серьезных испытаний для результатов, полученных филологической наукой за десятилетия, прошедшие со дня см:ерти Маяковского. Условно говоря, это десятилетия от статьи Р. Якобсона “О поколении, растратившем своих поэтов” (1931) до книги Ю. Карабчиевского “Воскресение Маяковского”, вышедшей сначала на Западе, а затем и в СССР (1985,1990). Беспомощность большинства специалистов по творчеству Маяковского в попытках противостояния непрофессиональной компиляции Карабчиевского (имена серьезных критиков В. Ковского , ( И. Сермана - здесь редкие исключения), состоявшей из бесхитростного соединения анти-маяковской критики 1920-х (например, Г. Шенгели), •яда эмигрантских сочинений (типа “Декольтированной лошади” В. Ходасевича), убранных крайне тенденциозно и искаженных цитат из упомянутой статьи Р. кобсона и самостоятельных анализов автора книги (зачастую просто ошибочных или знательно исказивших текст поэта), показали всю глубину кризиса, поразившего науку хМаяковском.
[ С другой стороны, ряд филологов приняли позицию Ю. Карабчиевского и стали сдводить под нее серьезный филологический фундамент (А. Жолковский И др.).
—■ „ Эта ситуация оказалась усилена тем обстоя• ьством, что основные теоретические
•аботки в области анализа структуры художественного текста проводились в рамках оставлений о том, что культуросберегающий и нравственный потенциал литературы
XX века, достойной изучения современными методами филологии, находится лишь в сочинениях символистов и акмеистов, если говорить о XX веке, хотя это и противоречило личному мнению основателей этого научного направления Р. Якобсона и К. Тарановского.
К сегодняшнему дню творчеству Маяковского посвятил обширную монографическую статью крупнейший представитель метода «семантической поэтики» академик В. Топоров (2000), что, возможно, свидетельствует о некотором изменении общей ситуации.
Необходимо отметить и то, что книга жившего в СССР Ю. Карабчиевского вышла в 1985 году за границей, поэтому ряд исследователей, и среди них А. Синявский, не сочли для себя морально возможным вступать в полемику с автором антисоветской книги, критику которой могли использовать власти во вред автору.
В 1992 году мы сочли необходимым выступить в академической печати с критикой сложившейся ситуации. В специальной статье нами был дан анализ структуры источников книги Ю. Карабчиевского и предложен свой подход к разобранным им текстам.
Разумеется, нельзя говорить, что творчество В. Маяковского не изучалось адекватными ему методами вообще. Однако делалось это, например, Л Флейшманом в его классических монографиях “Борис Пастернак в 20-е годы” и “Борис Пастернак в 30- е годы”, как следует уже из названия, применительно к анализу творчества главного героя этих книг.
Мы оставляем сейчас в стороне публикацию чисто биографических материалов о Маяковском, хотя нельзя не упомянуть здесь имен Н. Харджиева и Б. Янгфельдта.
Этапной работой 1970-х годов осталась не потерявшая своего значения по сей день монография Н. Харджиева и В. Тренина ‘Поэтическая культура Маяковского”, содержавшая огромное количество чрезвычайно важного, хотя и разрозненного, материала для аналитических исследований.
Важным шагом, способствовавшим перелому научной ситуации, оказался выпуск специального юбилейного номера журнала “Литературное обозрение” №5/6, 1993, в подготовке которого мы приняли активное участие. При участии В.В. Катаняна были опубликованы важные фрагменты комментария Лили Брик к первому изданию основного труда советских лег - книге В. Перцова о Маяковском. Эта работа названа с характерной для Л. Брик прямотой и точностью - “Анти-Перцов”.
В последние 25 лет активно развивалось изучение стиха Маяковского. Прежде всего, в многочисленных работах академика М. Гаспарова и в обширной монографии Robin Aizelwood “Verse Form and Meaning in the Poetry of Vladimir Maiakovskii”(1989), во многом следующей идеям М. Гаспарова^ развивающей и детализирующей его идеи и
например, безусловно, содержит подобные высказывания. Однако, в отличие от “Поэмы без героя”, “Пушторг” представляет собой текст не ретроспективный, а синхронный происходящим литературным событиям. Главы его имеют собственную авторскую датировку, которая далеко не всегда может оказаться истинной, но раз главы создавались и печатались И. Сельвинским до полной публикации романа в стихах в повременной печати, то и расхождение реальной и выдуманной даты не превышает двух лет.
Следовательно, прослеживая динамику изменений в тексте романа Сельвинского, мы можем получить представление и о причинах изменений в тексте одновременно с хронологией их внесения. Наконец, И. Сельвинский оставил нам еще одну возможность анализа и исторической оценки своих сочинений. Это их позднейшие редакции, появившиеся в посмертных “Библиотеке поэта” и Собрании сочинений. В них мы без труда находим измененные, если не сознательно искаженные, места, однако причина их появления мотивирована уже посмертной судьбой Маяковского и его современников.
Практически . каждая строка или сцена “Пушторга”, “Записок поэта”, неопубликованных вариантов пьесы “Теория вузовки (или в позднем варианте - “юриста”) Лютце”, “Декларации прав поэта” и т.д. посвящена истории литературной жизни 1920-х годов и борьбе с Маяковским. С учетом теории и практики конструктивистов, связанной с повышением семантической нагрузки на каждый элемент стиховой конструкции (“грузификация строки”), становится ясно, что “Пушторг”, впрочем, как и все другие эпические, драматические, теоретические сочинения конструктивистов, является незаменимым источником для построения истории литературной борьбы 20-х годов и реконструкции истории футуризма в целом. Причем в ряде случаев точность художественного текста превышает точность традиционного документа, так как в “тексте с ключом” можно сказать то, что невозможно сказать открыто при жизни реального литературного противника.
Мы впервые использовали подобный прием построения истории литературы, сочтя художественный текст равноправным с другими привычными документальными источниками. Для этого нам пришлось пересмотреть роль так называемых “текстов с ключом” в истории литературы.
Анализируя тексты, подобные “Пушторгу”, как “автометописания литературы” мы на практике включаемся в реальное время историко-литературного процесса. То есть, мы не задаем сами тот или иной вид юга тип историзма. Мы используем в качестве одного из видов документальных источников художественный текст, содержащий историко-литературный субстрат.
А в традиционном документе, не говоря уже о мемуарах или критических статьях,