Постмодернизм и современный литературный процесс

• Автор: Богданова, Ольга Владимировна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2003
• Место защиты: Санкт-Петербург
• Количество страниц: 481 с. + Прил. (304 с.)

ТОМІ
ВВОДНАЯ ГЛАВА. Постмодернизм в контексте русской литературы
60—90-х годов XX в. — начала XXI в
ГЛАВА 1. Русский прозаический постмодерн (1960-е — 2000-е годы)
1.1. «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева как пратекст русского постмодерна
1.2. «Пушкинский дом» Андрея Битова («версия и вариант» русского постмодерна)
1.3. «Дихотомическая триада» прозы Сергея Довлатова
1.4. Ироничная и литературоцентричная проза Вячеслава Пьецуха
1.5. Интертекстуальные связи в творчестве Татьяны Толстой
1.6. Субъективный мир прозы Виктора Пелевина
1.7. Технология «мрака» в прозе Людмилы Петрушевской
1.8. Де(кон)структивный слом в прозе Владимира Сорокина

ГЛАВА 2. Русский поэтический постмодерн (концептуальная поэзия
1960—2000-х годов)
2.1. «Количественное» качество поэзии Дмитрия Пригова
2.2. «Прозо-драматургическая» поэзия Льва Рубинштейна
2.3. «Русский поэт» Тимур Кибиров

ГЛАВА 3. Русский драматургический постмодерн (1970—2000-е годы)
3.1. «Пьеса для чтения»: «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора» Венедикта Ерофеева
3.2. «Диалоги для театра» Людмилы Петрушевской
3.3. «Психологический постмодернизм» Николая Коляды
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ГЛАВА. Постмодернизм в контексте русской
классической литературы
ПРИЛОЖЕНИЕ. Краткие сведения о писателях-постмодернистах
БИБЛИОГРАФИЯ
I. Тексты
II. Литература

Вводная глава
ПОСТМОДЕРНИЗМ В КОНТЕКСТЕ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 60—90-х ГОДОВ XX в. — НАЧАЛА XXI в.
Понятие современной литературы охватывает довольно большой временной промежуток: с конца 1950-х годов, когда начали обнаруживать себя основные тенденции, определившие развитие русской литературы на последующие три десятилетия, и вплоть до настоящего времени. Однако однородности и целостности в этом периоде нет: в нем отчетливо выделяются два подпериода: с конца 1950-х до середины 1980-х годов, когда господствовали одни тенденции, и с середины 1980-х до начала 2000-х годов, когда на первый план выступили другие тенденции, получившие название постмодернистских.
Для уточнения узуса и дефиниции предмета анализа приведем некоторые выдержки из словарной статьи на «постмодернизм»:
«Постмодернизм — широкое культурное понятие, в чью орбиту последние два десятилетия попадают философия, эстетика, искусство, гума-V нитарные науки. Постмодернистское умонастроение несет на себе печать
разочарования в идеалах и ценностях Возрождения и Просвещения с их верой в прогресс, торжество разума, безграничность человеческих возможностей. Общим для различных национальных вариантов постмодернизма можно считать его отождествление с именем эпохи „усталой“, „энтропийной“ культуры, отмеченной эсхатологическими настроениями, эстетическими мутациями, диффузией больших стилей, эклектическим смешением художественных языков <...>. Рефлексия по поводу модернистской концепции мира как хаоса выливается в опыт игрового освоения этого хаоса, превращения его в среду обитания человека культуры <...>. Выходя-* щая за рамки классического логоса постмодернистская эстетика принци-

окосение души? И затмение души тоже? Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, а другой плачет на груди этого мира. Одного уже вытошнило, и ему хорошо, а другого еще только начинает тошнить <...>» (с. 150)12.
Не-герой Ерофеева — спившийся интеллектуал, социально пассивный, общественно индифферентный, но достаточно умный, наблюдательный и проницательный, образованный, начитанный и эрудированный, весьма ироничный, неброско асоциальный и аполитичный: «Я остаюсь внизу, и снизу плюю на всю вашу общественную лестницу. Да. На каждую ступеньку лестницы — по плевку. Чтобы по ней подниматься, надо быть пидорасом, выкованным из чистой стали с головы до пят (вспомним метафору Н. Тихонова: «люди — гвозди». — О. Б.). А я -— не такой» (с. 44)13.
Ерофеев моделирует образ героя, находящегося вне литературного закона тех лет: лишенного социальной детерминированности и значиможей„ выработали культуру пития с глубоким политическим подтекстом — это означало не служить советской власти и, во-вторых, крепить узы романтической диссидентской дружбы» (Курицын, 2001: 143).
12 Знаковое для постмодернизма словечко «как бы» широко использовалось «зачинателями» «новой» литературы: весьма «идейно» оно работает у Битова в «Пушкинском доме» и, как видно, эксплуатируется Ерофеевым. Впоследствии оно становится «очень-приговским» (см.: Борухов, 1993а: 94—103). В тексте Ерофеева оно звучит еще и в другом случае: «И руки у него как бы тряслись!..» (с. 86).
13 Признать доминирующим пафосом повествования Ерофеева обличительный и социальный, как это сделал С. Чупринин, — значит вульгаризировать замысел автора, навязать тексту то, что ему не присуще. Однако и категорически отказать Ерофееву в наличии асоциальных тенденций нельзя.