Библейская профетическая традиция в "Житии" протопопа Аввакума : К проблеме жанра

• Автор: Демченков, Сергей Александрович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2003
• Место защиты: Омск
• Количество страниц: 193 с.

Оглавление
Введение
Глава I. Жанр пророчества. Его поэтика и история
1.1. Истоки библейского профетизма
1.2. Жанр пророчества в его отношении к книжной и устной традициям
1.3. Поэтика ветхозаветного пророчества. Важнейшие жанрообразующие признаки
1.4. Дальнейшие этапы развития профетического жанра. Древнееврейские апокалиптики. Евангелия
1.5. Роль «мертвых» жанров в литературном процессе Древней

Выводы
Глава II. Жанровая природа «Жития» протопопа Аввакума
2.1. «Житие» протопопа Аввакума в контексхе русской автобиографической прозы XVI - XVII вв
2.2. Целевые установки «Жития». Принципы отбора материала
2.3. Автор, герой и читатель в «Житии» и в пророчестве
2.4. Сюжетно-композиционная организация «Жития»
Выводы
Заключение
Список использованной литературы

Введение
Тезис о пронизанности древнерусской литературы идеями христианства, о православности сознания древнерусского книжника сейчас уже никто не подвергает сомнению. Отмечается, что «в своих самых общих проявлениях литература была церемониальным обряжением жизни с точки зрения христианских идеалов [...], а её авторы - служителями добра».
Вплоть до XVI — XVII вв. для культурной ситуации Древней Руси был характерен своеобразный «духовный утилитаризм». Ценность любого произведения искусства определялась степенью его соотнесенности с высшей божественной правдой, силой его просветляющего, очистительного воздействия на реципиента. Будучи религиозной по своему существу, литература Древней Руси, подобно другим литературам этого типа, таким как древнееврейская или византийская, отличалась жесткой иерархической организацией и строгим моноцентризмом, в структурном отношении более всего напоминая систему расходящихся концентрических кругов, сгруппированных вокруг общего ядра, также имеющего концентрическое строение, - вокруг комплекса Священных Книг.
Долгое время по причинам далёким от науки влияние Библии на русскую литературу, в том числе и на литературу XI - XVII вв., практически не изучалось. Появляющиеся сегодня работы2 помогают не столько восполнить этот пробел, сколько оценить его подлинные масштабы, взамен каждой разрешенной проблемы выдвигая десятки новых.
' Лихачев Д.С. От Илариона до Аввакума // Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Книга 3. - М., 1994.-С. 620.
2 Библия и возрождение духовной культуры русского и других славянских народов. - СПб., 1995; Верещагин Е.М. Христианская книжность Древней Руси. - М., 1996; Дунаев М.М. Православие и русская литература- М., 1996-1999. - Ч. 1-5.; Евангельский текст в русской литературе XVIII - XX вв.: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. - Петрозаводск, 1994; Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе. - Петрозаводск, 1995; Иерусалим в русской культуре. - М., 1997; Кусков В.В. Роль православия в становлении и развитии древнерусской культуры // Освобождение от догм: Сб. ст. - М., 1997. - Т. I; Мень А. Мировая духовная культура, христианство, церковь. Лекции и беседы. - М., 1995; Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988 - 1237). - СПб., 1996; Русская литература и религия: Сб. ст. - Новосибирск, 1997 и др.
Значение Библии для древнерусской литературы огромно. Библейские темы, образы, символы, сюжеты кочуют из произведения в произведение. Книги Священного Писания можно рассматривать как некую универсальную контекстную матрицу, в равной степени приложимую ко всем памятникам средневековой русской словесности. Естественно предположить, что их влияние не ограничивалось одним только идейно-тематическим уровнем, но распространялось и на область поэтики. Однако вопрос о характере этого влияния до сих пор остается открытым.
Актуальность настоящего исследования определяется недостаточной изученностью древнерусской жанровой системы, что ведёт к неизбежным, и порой значительным аберрациям при поиске оптимальной формулы соотношения традиционного и новаторского в литературе XI — XVII вв. Многие «беззаконные кометы» древнерусской словесности, вырывающиеся далеко вперёд из расчисленных орбит канона (если рассматривать их на фоне постоянно тиражируемых жанровых моделей), в действительности обнаруживают глубинную связь с традицией. Мнимая ломка канона возникает не как следствие отказа от канона вообще, а в результате ориентации на другой, не учтённый исследователем канон, в силу тех или иных причин не служивший ещё образцом для подражания, но хорошо знакомый автору и читателям по книгам Библии, и потому легко узнаваемый.
Особенно остро проблема жанровой идентификации встаёт при обращении к автобиографическому «Житию» протопопа Аввакума. Для того, чтобы определить его место в ряду других памятников, подготавливающих смену культурных парадигм на рубеже XVII - XVIII вв., необходимо разрешить два принципиальных вопроса: «Житие» в основе своей
традиционно или строится на неосознанном отрицании, перечёркивании традиции? И - если верна первая из частей этой дилеммы - какая именно традиция (житийная, гомилетическая и т.д.) лежит в его основе?
Установление преемственных связей между произведениями осуществлялось в литературе Древней Руси при помощи настойчивого,
В тех случаях, когда откровение даруется конкретному избраннику с тем, чтобы он донес божественную волю до окружающих, мы говорим о феномене пророчествования. В обиходном словоупотреблении это понятие трактуется сужено: пророк приравнивается к предсказателю. На самом деле способность предвидеть грядущее рассматривается библейскими авторами скорее как критерий, руководствуясь которым, можно отличить лжепророков от подлинных:
«Єликл дще возгллголетъ пророкъ ко имя Господне, и не скудєтся, и не случится слово сие, егоже не рече Господь: въ нечестии глдголд пророкъ тон, не укойтеся его» (Втор. 18 : 22).
Слово «пророк» в эпоху Ветхого и Нового Завета понималось в его исконном, этимологическом значении. И древнееврейское «наби», и древнегреческое «тгрофртод» обозначали того, кто возвещает, выражает чью-либо волю, говорит от имени и по поручению кого-либо (в данном случае -Божества). Именно посредничество между Богом и людьми, обязанность доносить до них «слово назидания, увещания и утешения, по особому внушению Св[ятого] Духа»1 составляет важнейшую сторону деятельности провозвестника. Его голос есть голос Божий:
«И рече Господь [...] пророкд ВОЗСТДКЛЮ илгь отъ среды крдтии их'ь, якожє тєвє: и вдлмъ слово Моє во уста его, и возглаголетт* имъ, ЯКОЖЄ злпов'кдлю ему н челошЬк'ъ той, иже не послушдетт, словесъ его, еликд возгллголетъ пророкъ оный во имя Мое, Дзъ отллщу от него» (Втор. 18:17-19. Выделено нами. - С. Д.).
Ошибочно будет, однако же, считать пророка лишь неким «рупором» Божества, механически воспроизводящим внушенные ему Свыше речи. Этот достаточно традиционный взгляд на сущность пророчества может быть проиллюстрирован следующей схемой:
1 Библейская энциклопедия. - Репринтное издание. - М., 1990. - С. 583. Текст в квадратных скобках внутри цитат здесь и далее принадлежит автору настоящего диссертационного исследования.