Жанровое своеобразие мемуарно-автобиографической прозы А.А. Ахматовой

• Автор: Пьянзина, Инна Викторовна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2005
• Место защиты: Саранск
• Количество страниц: 201 с.

Глава 1. Творческие принципы и приемы создания автобиографических текстов A.A. Ахматовой

1.1. Художественные принципы «лирической прозы»

в автобиографических произведениях поэта

1.2. Дневниковые записи A.A. Ахматовой как «текст в тексте»

1.3. Жанровое своеобразие прозы о «Поэме без героя»

A.A. Ахматовой

1.4. Реализация принципа «жизнестроительства» в структуре автобиографических заметок А. Ахматовой

Глава 2. Концепция Серебряного века и акмеизма в воспоминаниях A.A. Ахматовой

2.1. Литературные портреты писателей Серебряного века

в мемуарно-автобиографической прозе A.A. Ахматовой

2.2. «Антимемуарии» поэта как литературная реакция на интерпретацию ее жизни и творчества зарубежными мемуаристами
Глава 3. Биографическое и историко-культурное содержание публицистики A.A. Ахматовой
3.1. Автобиографические мотивы в отзывах, рецензиях, заметках, выступлениях поэта
3.2. Структурно-содержательные особенности эпистолярного жанра в творческом наследии поэта
Заключение
Список использованных источников
Мировоззрение поэта, его эстетические взгляды с предельной полнотой и отчетливостью выражаются в его стихах. Но для постижения тайн поэтического мастерства A.A. Ахматовой большое значение имеет ее проза. Понятие «проза поэта» вызывает в представлении читателя специфический текст. Это не проза и не поэзия. Еще Р. Якобсон в работе «Заметки о прозе поэта Пастернака» отмечал, что проза поэта - не совсем то, что проза прозаика, «это вторично приобретенный язык». Его, «даже если он отточен до блеска, - писал ученый, - никогда не спутаешь с родным. Хотя возможны случаи подлинного, абсолютного билингвизма. Читая прозу Пушкина или Махи, Лермонтова или Гейне, Пастернака или Малларме, мы не можем удержаться от некоторого изумления перед тем, с каким совершенством овладели они вторым языком; в то же время от нас не ускользает странная звучность выговора и внутренняя конфигурация этого языка» [171, с. 324].
Острота «двуязычия» в творчестве особо ощущается при изучении процессов, происходивших в языке русской литературы в конце XIX в. (символизм) и первой трети XX в., включая так называемый Серебряный век русской поэзии. В это время почти нельзя найти поэта, который бы не стремился к прозаической форме выражения. Именно прозаическая форма оказывается необходимой как для разрешения творческих исканий в области поэтического языка, так и для расширения форм своего художественного выражения, не умещающегося в границах сугубо стихотворного. Соприкосновение стихотворных и прозаических текстов происходит в сфере метапоэтики, когда в художественный текст, будь то стихотворный или прозаический, сознательно вводится уровень метатекстового анализа этого текста, что в принципе ведет к срастанию поэтического и метапоэтического смыслов. Таким образом, «при порождении литературных произведений обнаруживается тенденция интертекстуальности вне зависимости от особенностей их формы, и «единство Серебряного века» можно видеть в том, что любой текст в пределе стремится стать «текстом в тексте».
Эта тенденция проявляет себя в циклизации литературных произведений (лирический цикл стихов или рассказов, книга стихов), в особой технике построения текста, достигшей своего предела в акмеизме, когда новый текст рождается на основе творческого синтеза частиц предшествующих текстов, как «своих», так и «чужих» [149, с. 14].
Языковые конструкции «текст в тексте» и «текст о тексте» смещают границы между «своим» и «чужим» текстом, а также субъектом и объектом тек-стопорождения, что трансформирует сам коммуникативный акт создания новых текстов и текстовых категорий, делая их «авангардными» по отношению к предшествующему состоянию литературы. Реконструкция «чужих» текстов по вновь порождаемым «своим» фактически становится актом «дешифровки» предшествующих текстов и практически оказывается актом создания своего нового языка, в котором снимаются оппозиции «язык - мир» и «текст - метатекст». Поэтому особая роль в системе авангарда отводится языковой и поэтической памяти, позволяющей конструировать семиотическое целое по его части. Подвергая аналитическому переразложению как «свой», так и «чужой» тексты или сливая в своем творчестве метаязыковой анализ и текстопорождающий синтез, художник слова создает свой новый «образ мира, в слове явленный» (Б. Пастернак). На пересечении старых и новых текстов происходит «смысловой взрыв», благодаря которому в литературу вводится огромный потенциал культурной и языковой памяти.
Такая подвижность и «текучесть» поэтической материи, в свою очередь, ведет, даже в пределах одного произведения, к порождению переходных зон по осям «стих проза», «лирика <-* эпос», а также по оси «творческий синтез <-» научный анализ», к разрушению жанровых канонов, к взаимопроецирован-ности друг на друга форм («стих «-> проза») *-* («лирика «-> эпос») в процессе разрешения единой эстетической задачи.
Совмещение разнонаправленных тенденций, в целом свидетельствующих о повышении метаязыковой функции самого поэтического языка, ведет к различным экспериментам, цель которых - как бы уничтожение границы между

«Когда Срезневская умерла в 1964 году, Анна Андреевна сказала: «Валя была последняя, с кем я была на ты. Теперь никого не осталось». Она оставалась свидетельницей самых ранних лет, когда завязывались главные узлы ахма-товской судьбы, и под некоторым нажимом Ахматовой и с установкой, совместно с нею определенной, начала писать воспоминания. В приведенном отрывке Ахматова оставляет, как есть, «довлеет» (вместо «тяготеет» - безграмотность, на которую она в других случаях вскидывалась) и «женщину своей музы». Вписывая «херсонидку» или названия гумилевских стихов, она не изменяет воспоминаний ни как самовыражения мемуаристки, ни как документа, а только ссужает, даже не из своей, а из общей для них обеих памяти тем, чего той недостает, - прилагает к справке оборвавшийся уголок» [114, с.90].
Заметим, однако, разделяя положение, высказанное А.Г. Найманом (за исключением приписывания B.C. Срезневской, закончившей полный курс Царскосельской гимназии и работавшей в Петроградской публичной библиотеке, одновременно с М.Л. Лозинским «неграмотности»), также бесспорность того, что приведенная им правка Ахматовой не являлась ее первым обращением к тексту мемуаров подруги. Смерть Ахматовой оставила эту работу по редактированию, дописыванию и переписыванию так же незавершенной, как и автобиографическую прозу.
Впервые «Воспоминания B.C. Срезневской» были опубликованы в книге «Ахматова A.A. Десятые годы» [6]. Комментатор сообщает: «Одним из стимулов к написанию автобиографических заметок была работа Ахматовой над редактированием воспоминаний ее подруги B.C. Срезневской» [6, с. 14]. Однако заметим, что редактирование и переписывание воспоминаний Срезневской было не стимулом, но продолжением работы над автобиографической прозой, начало которой относится к ташкентскому периоду жизни Ахматовой (1942 — 1944), а активное обращение к ней датируется концом 1950-х - началом 1960-х годов. Необходимость в воспоминаниях Срезневской возникла уже в ходе работы над автобиографической прозой и начавшейся полемики с эмигрантской мемуаристикой.