Восток в художественном мире произведений Д.С. Мережковского 1920-х годов

• Автор: Кузнецова, Наталья Валерьевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2005
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 182 с.

Введение
Глава 1. Особенности восприятия Востока Д.С. Мережковским С
§ 1. Основные тенденции восприятия Востока в традиции русской литературы
и философской мысли
§2. Восток в восприятии Д.С. Мережковского
Глава 2. Восток в художественном мире Д.С. Мережковского
§1. Художественное воплощение символа Востока в романе Д.С.
Мережковского «Рождение богов (Тутанкамон на Крите)»
§2. Художественное воплощение символа Востока в романе Д.С.
Мережковского «Мессия»
Заключение
Библиография
Настоящее диссертационное исследование посвящено важной проблеме осмысления Востока в традиции русской литературы и философской мысли. В аспекте этой проблемы рассматриваются три фундаментальных произведения Д.С. Мережковского (1865 — 1941)
эмигрантского периода творчества: его последние романы «Рождение богов (Тутанкамон на Крите)» (1925), «Мессия» (1928), которые составляют дилогию, и художественно-философский трактат «Тайна Трех. Египет и Вавилон» (1925).
Эти произведения сближаются, прежде всего, «восточной» тематикой. Цикл из двух указанных романов A.B. Лавров называет «египетским» (88), а Л.А. Колобаева - «восточным» (75.С.5). Данные определения позволяют рассматривать эти романы под углом проблемы «Восток в художественном мире Д.С. Мережковского», что, в свою очередь, открывает перспективу продуктивного сопоставления дилогии с книгой «Тайна Трех. Египет и Вавилон», предметом изображения которой является Восток.
Первые рецензии на произведения Д.С. Мережковского «восточной» тематики появляются в эмигрантских публицистических изданиях. Выход в свет художественно-философского трактата «Тайна Трех. Египет и Вавилон» и романов «египетской» дилогии сопровождается отзывами Т. Таманина (180), Г. Раевского (153), Г. Адамовича (4), И. Демидова (57), М. Цетлина (198,199,200) и других критиков и писателей. Авторы эмигрантских рецензий не затрагивают вопросы поэтики. Их работы интересны, прежде всего, тем, что раскрывают актуальность, злободневность новых произведений Д.С. Мережковского.
Особо следует выделить, на наш взгляд, рецензии И. Демидова и Г. Адамовича. Художественно-философский трактат «Тайна Трех. Египет и Вавилон» И. Демидов называет «дерзновенным» произведением: «Дерзновенность «Тайны Трех» заключается в том, что книга, во-первых, избирает «пророческий» путь, а, во-вторых, идет путем «внецерковным»»
(57.С.482). Действительно, при изучении творческого наследия Д.С. Мережковского всегда необходимо помнить о еретическом с точки зрения Православия характере многих его идей, об их «дерзновенности». В первую очередь, это касается двух моментов учения писателя: рассуждений о Святом Духе как о женском лице Троицы и уверенности в том, что христианство в будущем уступит место более совершенной (по его мнению) религии. Заметим, И. Демидов в своей рецензии, являясь православным, истинно верующим человеком, ограничивается констатацией «внецерковного» пути Д.С. Мережковского и при этом не стремится доказывать, что его собственная жизненная позиция лучше и правильней заблуждений писателя. Напротив, в отзыве И. Демидова можно увидеть уважительное отношение автора к Д.С. Мережковскому: «Религиозным исканиям Д.С. Мережковский отдал почти всю свою литературную жизнь. Этих исканий можно совершенно не понимать, с ними можно не соглашаться, бороться, но никогда не надо забывать, что за ними - десятилетия думы и труда» (57.С.483). Такая позиция позволяет дать адекватную интерпретацию религиозно-философской концепции писателя и, соответственно, - выявить особенности художественного мира его произведений.
Критика системы взглядов Д.С. Мережковского с точки зрения Православия в начале XX века осуществляется в работах Е.Г. Лундберга (95), И.А. Ильина (71). Традицию подобного критического подхода в 90-е годы XX века продолжает профессор филологии и богословия М.М. Дунаев (60,61). Вопрос «Мережковский и Православие» подробно и глубоко исследуется в трудах этих мыслителей, поэтому его дальнейшая разработка не представляется нам необходимой. Обращение к данному вопросу стало бы излишним повторением сформулированных Е. Лундбергом, И.А. Ильиным, М.М. Дунаевым тезисов.
В настоящее время литературоведчески актуальным, по нашему мнению, может считаться такой анализ творческого наследия Д.С. Мережковского, который исходит в своих предпосылках из особенностей

единицы» (167.С.96). Заметим, в учении B.C. Соловьева также идет речь о преображении человека и возможности преодоления физической смерти; при этом истинная любовь становится той силой, которая создает бессмертие. Современный читатель может увидеть близость рассуждений русского философа о целостной личности и взглядов Лао-цзы на «самость», пороговое «я»: в обоих случаях подчеркивается роль внутренней работы для достижения андрогинного идеала, а совершенствование отдельного человека связывается с восстановлением гармонии всего мира.
Бинарная оппозиция Востока и Запада в ранний период творчества В.В. Розанова представляет собой противопоставление радости, легкости духа православия и уныния, тяжести, удаленности от мира католицизма. Постепенно мыслитель становится критиком исторического христианства и церкви. Его внимание сосредотачивается на проблемах пола, семьи, отношении между смертью и рождением. Семито-хамитический Восток, в первую очередь, Египет, В.В. Розанов рассматривает через призму этих проблем.
Семью русский мыслитель воспринимает как сплетение «животного» и «религиозного» начал. В жизни каждого человека он чувствует «дыхание» Востока: «Всякий дом и семья, в отделениях своих и расположении своем, это и до сих пор есть вавилонский ли или египетский храм, в миниатюре его, но в полной мысли его!» (154.С.44).
В.В. Розанова восхищает «неугасимый плотский свет» еврейского племени, который он видит в следовании закону «святого чрева», когда каждой женщине обеспечивается муж (например, законом «левирата») и материнство, пока она к нему способна. Верность Богу, религиозная твердость связывается с традицией заключать браки внутри своего племени, а за словами пророков об отторжении Израиля «от служения богам иным» выявляется запрет на соприкосновение с чужой кровью и чужим семенем. Еврейский подход к созданию семьи русский мыслитель определяет как действительное ощущение, способ познания Бога (154.С.57). Однако,