Библейские мотивы и образы в сюжетостроении русского романа XX века

• Автор: Касьянов, Анатолий Васильевич
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2007
• Место защиты: Пермь
• Количество страниц: 246 с.

Глава I. БИБЛЕЙСКАЯ ЛЕГЕНДА КАК ОСНОВА СЮЖЕТА
§ 1Л. Авторская интерпретация библейской легенды в контексте
романа
§ 1.2. Развертывание библейских сюжетов как основа фабульной канвы
романа
§ 1.3. Библейский эпизод как самостоятельный микросюжет фабульного
развития
Глава II. СЮЖЕТОФОРМИРУЮЩАЯ ФУНКЦИЯ ОБРАЗА ХРИСТА В
РУССКОМ РОМАНЕ XX ВЕКА
§ 2.1. Образ Христа как пространственно-временной архетип
§ 2.2. Образ Христа как нравственный идеал. Центростремительное
построение сюжета
§ 2.3. Центробежное развитие евангельского сюжета
§ 2.4. Проекция лирического героя на образ Христа
§ 2.5. «Губительное» подражание героя Христу
§ 2.6. Тождество героя с образом Христа
§ 2.7. Евангельский мотив в литературном контексте
Глава III. БИБЛЕЙСКИЕ ОБРАЗЫ И МОТИВЫ КАК СОСТАВЛЯЮЩАЯ
СЮЖЕТА
§ 3.1. Специфика сюжета
§ 3.2. Функция героев в развитии сюжета
§ 3.3. Взаимодействие образов в развитии сюжета
§ 3.4. Идея произведения в развитии сюжета
§ 3.5. Функция интертекстуальности в развитии сюжета
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
ПРИЛОЖЕНИЕ
Данное исследование посвящено проблеме построения сюжета в русском романе XX века в том его варианте, который включает в себя в качестве сюжетообразующего элемента библейские образы и мотивы.
Корпус художественных текстов, в той или иной форме обращающихся к библейским образам, сюжетам и темам, в русской литературе XX века обширен. Это трилогия «Христос и Антихрист» Д.С. Мережковского (1895— 1905), дилогия «Москва» А. Белого (1926), «Белые одежды» В.Д. Дудинцева (издан в 1987 г.), «Пирамида» Л. Леонова (1994). Евангельские мотивы есть также в «Тихом Доне» М. Шолохова (1928—1940) и в «Факультете ненужных вещей» Ю.О. Домбровского (1964—75, опубл. в 1978). Из прозы малых форм особняком стоят «Суламифь» А. Куприна (на ветхозаветный сюжет) и «Иуда Искариота» Л. Андреева1 (на новозаветный сюжет), оба произведения были написаны в первом десятилетии XX века. Даже это, далеко не полное, перечисление обнаруживает отчетливую тенденцию преобладания интереса к новозаветным, евангельским сюжетам. В романах, сюжет которых включает в себя новозаветные мотивы, человек становится центром сосредоточения противоборствующих сил добра и зла, в чем проявляется влияние ренановской концепции «Жизни Иисуса» [см.: Аверинцев 1980: 503].
В качестве материала исследования в данной работе выбрано пять романов: «Самсон Назорей» В. (3.) Жаботинского, «Мастер и Маргарита» М.
1 Отметим, что главным лейтмотивом творчества Л.Н. Андреева является поиск ответов на «вечные вопросы». Более или менее осознанно ставя под сомнение христианскую антропологию с ее императивным богоподобием человека (например, в переиначивающих и десакрализующих библейские сюжеты рассказах «Елеазар» и «Иуда Искариот и другие», оба 1906), Андреев приближается к пониманию личности как вместилища многих «правд», во многом предвосхищая направленность исканий литературы XX в.
2 «"Евангелием от Пилата" назвал Д. Мережковский беллетризованный очерк Э. Ренана "Жизнь Иисуса" (1863), ставший своеобразным рубежом, как в истории преодоления христианских канонов, так и в формировании смыслового контекста» [Четина2002: 110].

Булгакова, «Доктор Живаго» Б. Пастернака, «Плаха» Ч. Айтматова и «Псалом» Ф. Горенштейна, в которых библейские мотивы играют сюжетообразующую роль. Все эти произведения (за исключением «Самсона Назорея») воспроизводят исторические события разных исторических этапов XX века, отражают художественные стратегии, свойственные формированию литературного процесса прошедшего столетия и отчетливо репрезентируют индивидуальность авторского подхода к интерпретации библейских образов и мотивов. Эти произведения не только могут быть соотнесены друг с другом ориентацией на библейскую проблематику, но они связаны между собой явными и скрытыми перекличками. Последовательный анализ этих произведений позволяет выявить некоторые общие особенности развития отечественной литературы.
Все эти произведения принадлежат к жанру романа, настолько многообразному, что в литературоведении XX века неоднократно предпринимались попытки выдвинуть его на роль четвертого рода литературы. Дискуссии о природе романа как жанра — перманентны, что не удивительно, поскольку «от понимания жанровой природы романа нередко зависит образ мирового историко-литературного процесса, который у нас складывается» [Косиков 1994: 45].
Так, согласно жанровой концепции М.М. Бахтина в основу романа легло противоборство двух миросозерцательных начал — монологического и диалогического [Бахтин 1975: 449, 451]. Историю «романного слова» он рисует, прежде всего, как историю развития принципа «многоязычия», как долгую, но успешную борьбу «диалога» с «монологом», «прозы» с «поэзией», «романа» с «эпосом». Роман для Бахтина — это не обычный жанр (не «жанр среди жанров»), обладающий определенным «каноном», но воплощенная стихия взаимоосвещения языков. Как таковая эта стихия, пишет М.М. Бахтин, существовала всегда, она «древнее канонического и чистого одноязычия» [Бахтин 1975: 455], однако вплоть до Нового времени в литературе доминировал все же монологический принцип, то есть «прямые»

это не важно — моей телицей вы пахали, мне и платить за потраву (курсив наш, — А.К.)»35 [Жаботинский 2001: 110].
Обманутый коварными хитросплетениями Элиноар Ахтур, близкий филистимский друг Самсона, в последний день на свадебном пиру объявляет оскорбительный для филистимлян смысл Самсоновой загадки. «Самсон хотел сказать, что это неправда, <...> что <...> он не ту загадку загадал; он загадал о каком-то пустяке — мед, пчелы, дохлая пантера... он в первый раз на веку потерял нить своей воли». Самсону «вдруг все это стало безразлично и противно <...> грязь, ложь, предательство -— к чему спорить? о чем с ними всеми говорить? Прочь!» [Жаботинский 2001: 110].
Следуя библейскому сюжету, герой уходит «в дом отца своего». Библия, завершая сказ о Са*мсоновой загадке, сообщает: «И сошел на него [Самсона] Дух Господень, и пошел он в Аскалон, и, убив там тридцать человек, снял с них одежды, и отдал перемены платья их разгадавшим загадку» (Суд. 14: 19). В романе текстовая перекличка звучит так: «...не было сомнений, что накидки филистимские и что Самсон кого-то где-то ограбил <...>: под Аскалоном, в загородный дом местного сановника, поздно вечером, во время многолюдного званого пира, ворвалась шайка с великаном во главе; они убили несколько стражников и рабов, поколотили и раздели хозяина и гостей и пропали бесследно» [Жаботинский 2001: 110]. Диалог с ветхозаветным мифом осуществляется по принципу притяжения-отталкивания. Дело не только в перекличке сюжетных ситуаций, деталей и т.п. Автора интересует, выражаясь образно, и «причина войны» Самсона с филистимлянами, и ее последствия. «Роман подернут геополитическими мечтаниями и не чужд духу политической интриги, — считает М. Вайскопф. — Сама вражда-дружба героя с филистимлянами мотивирована не только его спонтанным влечением к чужой жизни, но и вполне практической задачей.
35 Ср.: «Он [Самсон] сказал им: если бы вы не оршш на моей телице, то не отгадали бы моей загадки» (Суд. 14: 18).
36 Вспомним: «тридцать брачных друзей», о которых упоминается в библейской легенде.