Творческий феномен В.В. Розанова и "новое религиозное сознание"

• Автор: Сарычев, Ярослав Владимирович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2008
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 458 с. + Прил. (с. 238-458)

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЛОГИКА ТВОРЧЕСКОГО СТАНОВЛЕНИЯ В. В. РОЗАНОВА (1880—1890-е ГОДЫ): ПУТЬ К «НОВОМУ РЕЛИГИОЗНОМУ СОЗНАНИЮ»
Глава первая. «Понимание». Универсально-синтетические построения 1880-х — начала 1890-х годов как первоначальный этап мировоззренческого и творческого самоопределения В. В. Розанова
Раздел!. Особая «схема разума»: трактат В. В. Розанова «О понимании» как гносеологический проект
Раздел 2. Ф. М. Достоевский и К. Н. Леонтьев в творческом сознании и критической интерпретации В. В. Розанова
Глава вторая. «Синтез будущего». Полемические статьи В. В. Розанова 1890-х годов: идеология и «стилистика» литературнообщественной борьбы

Раздел 1. «Вероисповедная» полемика 1894 года и ее идейнотворческие следствия

Раздел 2. Спор о «наследстве»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. В. В. РОЗАНОВ И «ЛЮДИ НОВОГО РЕЛИГИОЗНОГО СОЗНАНИЯ»: МЕТАФИЗИКА. ТВОРЧЕСТВО ЖИЗНИ. «НОВЫЕ ФОРМЫ ТВОРЧЕСТВА»
Глава первая. «Метафизика пола» и «метафизика христианства» В. В. Розанова в контексте проблематики «нового религиозного сознания»
Раздел 1. «Две головы»: «Половая метафизика» В. В. Розанова в свете эротической гносеологии «Третьего Завета»
Раздел 2. Антихристианство В. В. Розанова: концепция «Темного Лика»

Глава вторая. «Разбойничий собор». Феномен Петербургских Религиозно-философских собраний 1901—1903 годов
Раздел 1. Предварительные замечания. Особенности литературного восприятия Религиозно-философских собраний
Раздел 2. «Содержательная форма» Собраний и «Записки Петербургских Религиозно-Философских Собраний (1902—1903)» как модернистский текст. «Религиозные личности» Д. С. Мережковского и В. В. Розанова
Глава третья. Новый Путь
Раздел 1. Религиозно-философская программа и идеология журнала «Новый путь» (1903—1904). Полемический контекст вокруг В. В. Розанова
Раздел 2. Литературная политика «Нового пути»: теория и «бель-летристика»
Раздел 3. «В своем углу». Творческий эксперимент В. В. Розанова в «Новом пути»
Глава четвертая. «Священное писание». Проза В. В. Розанова 1910-х годов
Раздел 1. «Уединенное» и «Опавшие листья»:
Раздел 2. «Батальон и Элеватор»: общественная тема и проект «другой литературы» в прозе 1910-х годов. Проблема модернизма В. В. Розанова
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
БИБЛИОГРАФИЯ

ВВЕДЕНИЕ
Изучение литературы русского модернизма конца XIX — начала XX веков так или иначе, в той или иной степени, но неизбежно сопряжено с необходимостью рассмотрения феномена «религиозно-философского ренессанса», который существенным образом отразился на модернистском искусстве данного периода. В силу того перед литературоведческой наукой объективно встает проблема соотношения и диалектического взаимодействия религиозного и художественного модернизма как в духовных исканиях эпохи в целом, так и в творчестве конкретных русских писателей и мыслителей. Разрешение этой проблемы становится наиболее насущным в отношении тех из них, чья литературная деятельность самым непосредственным и очевидным образом соприкасалась с вопросами философии и религии, была насыщена напряженными духовно-мировоззренческими поисками.
Традиционно категория «литература» в России понималась расширительно, адсорбируя в себя не только изящную словесность (поэзию и беллетристику) и литературную критику, но и произведения философско-публицистических жанров (за вычетом так называемой «университетской» философии), причем — ив этом опять особенность национальной культурной ментальности — строгую границу между «литературными» и «нелитературными» формами воплощения авторского сознания провести иной раз бывает затруднительно, а в ряде случаев ее просто не существует. Общепризнанный творческий синкретизм Серебряного века — яркое и наглядное тому подтверждение. Но в данном случае проблема может быть взята и более широко. В означенный период проявляли себя не только разнонаправленные индивидуальные поиски; «парадигматика» Серебряного века предполагала существование целых идейных течений, сложно коррелировавших с эстетическими направлениями (прежде всего с символизмом) и оказывавших существенное влияние как на тематику и проблематику последних, так и, что гораздо важнее, на саму структуру модернистского («символического») сознания, в силу чего целую ветвь модернистской словесности, исходя из ее гносеологической специфики, правомерно (и точнее) было бы именовать литературой религиозно-художественного модернизма.
Одно из таких идейных течений — «новое религиозное сознание», непосредственно связанное с именами В. В. Розанова, Д. С. Мережковского,
3. Р1. Гиппиус, Д. В. Фшософова и ассоциированного с ними круга писателей, мыслителей, культурно-общественных деятелей, включая литературных работников «второго» и «третьего» ряда. Напрямую соприкасаясь с символизмом и даже являясь его неотъемлемой составной частью, т. е. изобличая в

декаденты», как оказалось, — «первые в русском образованном обществе, вне всякого предания церковного, самозародивишеся мистики, первое поколение русских людей, взыскавшее тайны, — какой именно, светлой или темной, Божеской или дьявольской, — это вопрос, который решается уже по выходе из декадентского подполья... в новое религиозное сознание» [436, т. XIII, с. 82—83]. Что касается генетической схемы Мережковского («декадентство» > «новое религиозное сознание»), то она, конечно, прямолинейна и оспорима, особенно в свете современного научного знания, однако в то же время не лишена оснований. Так, один из ведущих литературных критиков эмиграции Г. В. Адамович, подводя в «Одиночестве и свободе» итоги Серебряного века, указывал на «единую творческую энергию», которая «вызвала в девяностых годах литературное оживление», и при этом отмечал особую, уникальную роль Мережковского в литературном процессе: «Мережковский был одним из создателей этого движения, вдохновителем этого (религиозного. — Я. С.) оттенка предреволюционной русской литературы», и без него «русский модернизм мог бы оказаться декадентством в подлинном смысле слова... именно он с самого начала внес в него строгость, серьезность и чистоту», привил интерес «к величайшим темам русской литературы, к великим темам вообще» [17, с. 26—27].
Всем подобным характеристикам и самохарактеристикам следует доверять с известной долей осторожности ввиду их тактической изменчивости, «протеичности», «символичности». Но факты внутреннего духовного самочувствия и поистине сектантской самоизоляции «представителей нового религиозного сознания» от параллельных направлений и течений религиозной философии рубежа веков и от магистральной линии развития символизма тоже говорят о многом.
Абстрагируясь от всякого субъективного и оценочного компонента в суждениях, необходимо умозаключить следующее. «Новое религиозное сознание» как явление в самом деле комплексное, феномен многосоставный, сложный, объективно существует в нескольких взаимосвязанных измерениях или преломлениях (проекциях). Именно
а) сознание (особое, контртрадиционное, но исторически обусловленное);
б) движение — религиозно-общественное и культурно-эстетическое;
в) доктрина (религиозно-философское учение, интегрирующее общее привходящих сюда индивидуальных «учений» и систем), а также возникающая на основе доктрины идеология;
г) метод особого религиозно-философского умозрения, стоящий в параллели с «символическим» визионерством и по своей гносеологической природе тяготеющий к гностицизму, а в исторически преемственной «реинкарнации» выступающий как радикальный «метод» новотворения бытия, «организации» Апокалипсиса.
Поскольку предметное («текстуальное») преломление «новое религиозное сознание» находит в творческих системах Розанова, Мережковского,