Пространственно-временная символика раннего М.А. Булгакова в контексте прозы начала 1920-х годов

• Автор: Кузьминых, Елена Олеговна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2008
• Место защиты: Воронеж
• Количество страниц: 195 с.

Глава 1. Пространственно-временная символика в

«малой» прозе М.А. Булгакова 1920-х годов

1.1 Солнце, часы и их профанные двойники в рассказах, очерках и фельетонах М. А. Булгакова

о гражданской войне

1.2 «Московский» миф в произведениях М.А. Булгакова начала 1920-х годов

Глава 2. Особенности хронотопа в романе М.А. Булгакова

«Белая гвардия»

Глава 3. Мифологизация исторического времени в русской

прозе начала 1920-х годов

3.1 Апокалипсическая символика в эпопее И.С. Шмелева «Солнце мертвых» и образная система романа

М.А. Булгакова «Белая гвардия»

3.2 Языческое и христианское в романе Б.А. Пильняка «Голый год» (пересечения и расхождения с М. А. Булгаковым и И.С. Шмелевым)
Заключение
Список цитированной и использованной литературы
М.А. Булгаков является, пожалуй, одним из самых изученных, но при этом «загадочных» писателей прошлого столетия. История исследования творческого наследия М.А. Булгакова непростая: в ней можно выделить несколько этапов. Изучать его произведения начали еще при жизни писателя в 1920-х годах. Уже тогда было опубликовано свыше 300 отзывов на его творчество, в основном критического характера. При этом само время накладывало отпечаток на эстетические оценки: как такового анализа произведений не было, существовали лишь отзывы на них, носившие весьма специфический характер. Положительных оценок было немного (по утверждению самого писателя, всего три), из них самые известные принадлежат М. Горько-му и Е. Замятину. Вслед за этим наступило долговременное затишье, не прерываемое вплоть до начала 1960-годов.
Толчком к изучению наследия М.А. Булгакова послужило опубликование (правда, с купюрами) «закатного» романа писателя «Мастер и Марга-рита»[1966]. Неоценимый вклад в его осмысление внесли работы В.Я. Лакшина [136], И.Л. Галинской [63], Л.М. Яновской [294], Г.А. Лесскиса [139], М.О. Чудаковой [277], Б.В. Соколова [240], А. Зеркалова [92], А. А. Корабле-ва [122], А.З. Вулиса [60], И. Сухих [248] и других, в исследованиях которых прослежена творческая история романа, сделана попытка определения художественного метода писателя и своеобразия анализируемого произведения.
Советские литературоведы долгое время не рассматривали М. Булгакова как участника литературного процесса. Даже в то время, когда уже начали издаваться произведения писателя и появились первые критические отзывы на его творчество, в академическом издании второй половины 1960-х годов, 4-х томной «Истории русской советской литературы», М.А. Булгаков не упомянут ни в одном из разделов. В другом, не менее значительном для того периода издании 1970-х годов, «Истории русской советской литерату-

ры» под редакцией П.С. Выходцева писателю отведено место в разделах и о драматургии, и о прозе. Однако отзывы о его творчестве даны в рамках сложившейся традиции: «писателю нелегко было разглядеть суть революционных преобразований», «Булгакову нелегко было отделить главное от второстепенного» [104, 173] и т.д.
Итоги исследования творчества М.А. Булгакова в 1970-е годы подводятся статьей В.Г. Воздвиженского «Пределы интерпретации: наследие Михаила Булгакова в истолковании критики 70-х годов» [55], в ней намечены продуктивные подходы к последующему рассмотрению творчества писателя.
В начале 1980-х годов происходит настоящий всплеск, исследовательского интереса к личности и творчеству писателя: появляются многочисленные статьи, изданы монографии, изучение его творчества включено в вузовскую и школьную программу по литературоведению. С мая 1984 года в Петербурге регулярно проводятся чтения, посвященные М.А. Булгакову.
Период 1980-х годов в булгаковедении может быть по праву назван «театральным» десятилетием. Опубликованы труды М.А. Смелянского «Михаил Булгаков в художественном театре [234]; В.В. Гудковой «Время и театр Михаила Булгакова» [76]; сборник «Михаил Булгаков - драматург и художественная культура его времени» [Москва, 1988], объединивший материалы Вторых булгаковских чтений в Ленинграде, статья А. Тамарченко «Драматургическое новаторство Михаила Булгакова» [251]. В этот же период появляется большое количество исследований историко-биографического характера и, в частности, «Творческий путь М.Булгакова» Л.М. Яновской [295], «Михаил Булгаков: Жизнь. Личность, Творчество» В.В. Петелина [196]. Нельзя не отметить монографию М.О. Чудаковой «Жизнеописание Михаила Булгакова» [277], представляющую первую научную биографию писателя и основанную на изучении булгаковского архива, которую можно назвать «основополагающей» для исследования творчества М.Булгакова.
Следующим этапом в изучении прозаика и драматурга стал столетний юбилей со дня рождения М.А. Булгакова, который вызвал буквально шквал

является идеализированной моделью вселенной. Иерусалим, Рим, Москва в разных текстах выступают именно как центры некоторых миров. Концентрическое положение города связано с образом города на горе (или на горах). Такой город выступает как посредник между небом и землей» [150, 320]. Вторые города «расположены на краю культурного пространства. Им сопутствует идея обреченности и торжества стихий» [150, 321]. К последнему типу города, безусловно, принадлежит Петербург.
Построенный как альтернатива Москве, Петербург в течение XIX века становится «мифологизированной антимоделыо Москвы». Однако с наступлением века XX ситуация резко меняется. В 20-е годы происходит, по мнению А. Репина, «демифологизация пространства Москвы. Московский и Петербургский мифы смыкаются: оба города духовно опустели» [217]. Москва берет на себя часть функций Петербурга, причина этого явления имеет вполне естественную природу: в начале XX века осуществляется перевод столицы в Москву.
Прежде всего, обратим внимание, что булгаковская Москва далеко не город-центр, а даже более того - конечная точка мирового пространства, погружение в бездну и хаос. В «Записках на манжетах» писатель констатирует: «Конец. Самый настоящий, всем концам конец. Больше ехать некуда. Это Москва» [1,1, 144]. На то, что Москва у Булгакова - это все-таки эксцентрический город, указывает и мотив потопа, торжества водной стихии, неоднократно обыгрываемый автором. Наиболее подробно эта тема (правда, в несколько пародийном ключе) обыгрывается в фельетоне «Шансон Де-Этэ». Здесь автор описывает необычную для Москвы ситуацию: «Лето 1923-е в Москве было очень дождливое. Дождь шел три раза в день, а были дни, когда он не прекращался в течение всего дня» [1,1, 321], что, естественно, не могло не привести к гибели: «небо на издевательство поливального обоза отвечало жуткими пушечными выстрелами, косым пулеметным градом, выбивавшим стекла, и реками воды, затоплявшими подвалы. На Неглинной утонули две женщины» [1,1, 322]. При этом дождь явно воспринимается писателем не как