"Выбранные места из переписки с друзьями" Н.В. Гоголя в литературно-общественном контексте 1840-х годов : историко-функциональный аспект

• Автор: Вильнова, Светлана Васильевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2008
• Место защиты: Оренбург
• Количество страниц: 227 с.

Содержание
Введение
Глава I. «Выбранные места из переписки с друзьями» Н.В. Гоголя как явление новой русской прозы 1840-х годов: диалог автора с читателем
§ 1. Формы выражения авторского сознания в документально-очерковой
прозе: теоретический аспект
§2. «Выбранные места» в оценке русской общественно-критической и религиозной мысли 1840-х годов
Глава II. Авторская картина мира в итоговой книге Н.В. Гоголя
§1. Катастрофизм современного русского бытия и поиски путей его
духовного преображения
§2. Роль искусства в спасении русского мира и человека
Глава III. Жанровая и композиционная организация «Выбранных мест»
§ 1. Проблема циклообразования в сборнике Г оголя
§2. Трансформация жанра литературного «письма» и «путешествия»
§3. Литературная модификация жанра исповеди и проповеди
Заключение
Список использованной литературы
Приложение. Критико-публицистический текст книги

Введение
Актуальность исследования и состояние научной разработанности темы.
Возрастающий интерес к феномену личности, судьбы, творчества
Н.В. Гоголя во многом обусловлен не только острым ощущением эстетической уникальности, неиссякаемой, ошеломляющей новизны и неисчерпаемости смыслов созданного им художественного мира, но и его поразительной созвучностью усиливающимся эсхатологическим, катастрофическим настроениям и ожиданиям современной цивилизации рубежа веков и тысячелетий.
Однако из всего корпуса творений писателя, неизменно привлекающих внимание исследователей, в странном забвении и небрежении, несмотря на заметные сдвиги в современном гоголеведении, продолжает оставаться итоговая книга русского гения «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847 г.).
Обращенная к «друзьям»: ближайшему кругу единомышленников,
русскому обществу, читателям с такой пронзительной покаянной исповедью и требовательной проповедью нравственного самоусовершенствования во имя Спасения, рассчитанная па снятие всех условных барьеров в человеческом общении, настроенная на безоглядный душевный и сердечный отклик, «Переписка» Гоголя вызвала поразительное по своему ожесточению неприятие, породив уникальную в истории русской литературы авторскую и читательскую драму взаимного непонимания. Книга спровоцировала взрыв негодования современной Гоголю критики почти всего идеологического спектра: непримиримо отрицательную реакцию В.Г. Белинского и «свирепую» «либерально-консервативную травлю», по выражению Д.С. Мережковского, во многих известных изданиях.

С покровительственно-снисходительной интонацией похвалил «Переписку» Ф. Булгарин, что было еще оскорбительнее всякой хулы. «Отныне, - иронически замечал Ф. Булгарин, - начинается новая жизнь г. Гоголя, и мы вполне надеемся получить от него чего-нибудь истинно прекрасного... Мы всегда говорили, что г. Гоголь, как умный человек, не мог никогда одобрять того, что провозглашала о нем партия, и он подтвердил это собственным сознанием»1.
Сдержанно отрицательной была оценка духовенства: митрополита Московского Филарета, архиепископа Херсонского и Таврического Иннокентия, святителя Игнатия (Брянчанинова) - настоятеля Троице-Сергиевой пустыни близ Петербурга, благоприятный отзыв «Переписка» получила лишь в книге архимандрита Феодора (Бухарева) «Три письма к Н.В. Гоголю, писанные в 1848 году».
Немногие положительные отзывы с многочисленными оговорками (А.И. Тургенев, П.Я. Чаадаев, A.A. Григорьев, П.А. Плетнев, поздний Л.Н. Толстой) общественного резонанса почти не имели.
Сомнительной, парадоксально противоречивой и далеко не единодушной оказалась попытка идейно-декларативной реабилитации гоголевской книги, предпринятая представителями религиозно-философской критики рубежа ХТХ - XX веков в контексте пересмотра основных положений и методологии предшествующей, в первую очередь, революционно-демократической критики (Д.С. Мережковский, М.О. Гершензон, П. Перцов, И. Щеглов, JI. Коган, И. Житецкий, В.В. Розанов и др.2).
Позиция эмигрантской критики, провозгласившей Гоголя великим духовным писателем России (К. Мочульский, В. Зеньковский, С. Франк,
1 Северная пчела. - 1847. - № 8.
2 См.: Мережковский, Д.С. Гоголь. Творчество, жизнь и религия. - СПб., 1909; Розанов, В.В. Легенда о великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Опыт критического комментария с приложением двух этюдов о Гоголе. Издание 3-е. - СПб, 1906; Житецкий, И. Гоголь-проповедник и писатель. - СПб.. 1909; Коган, Л. Гоголь-проповедник и пророк (Юбилейная речь к учащимся). - Одесса, 1909; Щеглов, И. Подвижник слова. Новые материалы о Гоголе. - СПб., 1909; Гершензон, М. Исторически записки. - М., 1910.

«Соотечественники, я вас любил; любил тою любовью, которую мне дал Бог <...> во имя этой любви прошу вас выслушать сердцем мою «Прощальную повесть» (VI, с. 178). Ее можно было выслушать и понять только сердцем, так как она «выпелась из души» сама собою, будто песня, которая «обнимает все: все чувства и ощущения жизни» (VI, с. 178).
Публично заявленная любовь к своим соотечественникам обязывала его к мобилизации всего своего духовного и творческого ресурса: его жизнь, опыт, творческий дар, написанные им ранее произведения, которые он теперь переоценивал с такой беспощадной требовательностью, переписка, его последняя книга - завещание, сама его тяжелая болезнь и даже смерть, а также изданные после смерти сочинения, — все обязано было послужить «пользе». Это слово буквально преследует Гоголя в его книге, он бесконечное число раз повторяет его как некое заклинание. Это его императив, с которым он в переписке и в книге отныне соизмеряет все, что он теперь делает и о чем пишет. Этому меркантильному на языке обыденного сознания понятию Гоголь придает высочайший религиозно-этический, христианский смысл. Он буквально сосредоточен на тотальной сакрализации чуть ли не всех базовых понятий и смыслов русской жизни, которые в условиях буржуазного века стремительно утрачивали свое первоначальное метафизическое значение.
Книга должна была хотя бы отчасти реализовать главное намерение Гоголя в его христианском самоосуществлении человека и писателя. Эго и смогло бы послужить объединению его соотечественников в осознании общественно-религиозной значимости его «труда» и его жизни: «... если бы помог мне Бог совершить тот труд, которым мысль моя была занята во всю жизнь мою, и притом так совершить его, чтобы все мои соотечественники сказали в один голос, что я честно исполнил свое дело» (У1,с.178). Он торопится привести в окончательное соответствие свою художественную практику, свое «слово» и «дело» с осознанным религиозно-этическим императивом: «Обращаться со словом нужно честно. Оно есть высший подарок