Повествовательная идентичность в прозе А. Битова 1960-х - 1970-х гг.

• Автор: Якунина, Ирина Александровна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2009
• Место защиты: Магнитогорск
• Количество страниц: 181 с.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

ГЛАВА I. Стратегии идентичности в прозе А. Битова 1960-х -1970-х гг

§1.1 Феномен «утраченного я» как константа первых

рассказов А. Битова

§1.2 Самоопределение «человека пишущего» в рассказе

«Автобус» и повести «Жизнь в ветреную погоду»

§1.3 Сюжет самопознания в романе «Улетающий Монахов»

А. Битова: опыт иронической самоидентификации

§ 2. 1 Поиск героя в повестях «Одна страна», «Призывник»,

«Путешествие к другу детства»
§ 2. 2 Авторская субъективность в лирико-философских путешествиях А. Битова «Уроки Армении» и «Грузинский
альбом»
§ 2. 3 Интертекстуальная игра как способ моделирования субъективности в путешествиях «Колесо» и «Наш человек в
Хиве, или Обоснованная ревность»
Заключение
Список литературы

ВВЕДЕНИЕ
Творчество А. Битова — не охватываемое одним термином сложное явление, возникшее на определенном историко-культурном фоне и при стечении различных биографических обстоятельств. Рождение А. Битова как писателя происходило в ситуации специфического умонастроения периода «оттепели», когда в отдельных своих образцах в культурное сознание возвращались произведения И. Бабеля, М. Булгакова, О. Мандельштама, Ю. Олеши, А. Платонова, М. Цветаевой. Благодаря проницаемости «железного занавеса» читатели получили возможность познакомиться с произведениями Г. Белля, Д. Джойса, А. Камю, Ж. Сартра, Дж. Сэлинджера, У. Фолкнера, Э. Хемингуэя. После трех десятилетий запрета в литературную жизнь пробивался модернизм и авангард.
Однако вместе с либерализацией внутренней жизни страны началось «ощутимое иссякание энергии Первотолчка» [187, 299]. Несмотря на то, что советская критика поддерживала иллюзию, что после 1956 г. в изменившихся социальных условиях литература переживает небывалый подъем, в творчестве писателей остро ощущалось «семантическое истощение литературной почвы» [187, 299]. Самоопределение словесности воплощалось в поиске новых художественных форм и способов выражения.
Родовым свойством русской литературы является тяга к самопознанию. «Взгляд на самое себя является для русской культуры более первичным и основополагающим, чем взгляд на окружающий мир», - писал Ю.М. Лот-ман [248, 407]. Кризис ценностно-идеологических оснований привел к появлению рефлектирующего героя в «молодежной прозе», в контексте которой в 1960-е гг. рассматривалось творчество А. Битова. Одной из причин разлада в душе героя произведений А. Гладилина, В. Аксенова, А. Кузнецова, В. Конецкого критики называли слом в самосознании общества, отразившийся острее всего на моральном самочувствии подрастаю-
щего поколения, «того поколения, что с младенчества впитало в себя <...> мифы, с детской доверчивостью и восторженностью доверяло им и никаких иных опор веры не знало и не имело» [167, 153].
Сама форма повествования, которую избрали авторы «молодежной прозы» - «записки молодого человека» («Продолжение легенды» В. Кузнецова, 1957), дневник («Хроника времен Виктора Подгурского» А. Гладилина, 1956) - служила способом сиюминутного фиксирования состояния кризисное™ и непосредственной, живой «неолитературенной» рефлексии героя на разлад с миром и самим собой [167, 153]. Романтическая приподнятость стиля произведений сочеталась с тщательным прописыванием процесса протекания душевной жизни персонажа. Писатели использовали арсеналы соцреалистической традиции и экспериментального искусства двадцатых годов.
Как и авторы «молодежной прозы», А. Битов часто шел на эксперимент, продолжая в своем раннем творчестве традиции Ю. Олеши и Д. Хармса. Однако литературные истоки писателя обнаруживались и в русской классической литературе - в произведениях А. Пушкина, Н. Гоголя, Ф. Достоевского, А. Белого, В. Набокова. Быть может, поэтому творчество А. Битова отразило протест против «репрессивной цивилизации», подавляющей спонтанную человечность» особым, специфическим образом [219, 8]. Уже в первых своих произведениях писатель стремился преодолеть и социоцентризм официальной идеологии, и современной ему литературы. «Из обществ, я бы примкнул лишь к «экологическому», - писал А. Битов в середине 1970-х гг. Стивену Хагену [цит. по: 272, 24]. Однако и в начале 1960-х гг. способ мышления делал писателя внеположенным мифу советской системы.
В повестях и рассказах начала 1960-х гг. А. Битов представлял реальность как субъективное отражение индивидуального сознания. «Суть этой реальности нередко тягостна и очень далека от тех оптимистических

ре, ми, фа, - пропели они. Соль никак не давалась» [19, 15]. В звуке мусоропровода ребенок слышит «симфонию» («труба что-то пророкотала в ответ»), а стружки от карандаша «шуршат» и имеют «свежий вкус» [19, 14-15]. Беспокойный, экспериментирующий Алеша самостоятельно приобретает эмпирический опыт.
Чувственное восприятие, по А. Битову, является лишь одним из возможных способов осознания личностью своей «самости» и «тождественности» себе. Самоосознание невозможно без отождествления себя с другим субъектом. Спасаясь от безделья, герой примеряет на себя маску взрослого: «Алеша стоял в маминой комнате около большого зеркала, и в руке у него была большая рюмка с молоком. Он отставил руку с рюмкой и смотрел на себя, отставившего руку с рюмкой. Потом он слегка пригубил, и почмокал губами, и покачал головой, и смотрел на себя, как он пригубил, почмокал и покачал. Потом он сделал несколько общих поклонов, еще дальше отставил руку с рюмкой, посмотрел, как все это у него получилось, и откашлялся. <...> Он поставил рюмку на столик. И стал ходить, заложив руки за спину, как делал когда-то дедушка. <...> Алеша ходил мимо зеркала - и, проходя мимо, поворачивал голову налево, направо. «О чем бы подуматй?» - подумал Алеша. Вспоминались только мама и учителя» [19, 16].
Главная функция двойника - зеркальное отражение какой-то черты героя, продолженной и увеличенной. Отождествление себя с дедом и дядькой, не названным по имени, но представительствующим за отца и умершего деда («Дядька был писатель и писал книжку о дедушке» [19, 17]), не может помочь Алеше в обретении самости. Мотивы зеркала и лицедейства подчеркивают тщетность усилий героя. Сознание Алеши не заполняется «правильным», с точки зрения писателя, опытом, нельзя идентифицировать себя с нулем. И потому лист, лежащий перед Алешей, так и остается чистым.