Повести и романы А.Ф. Писемского 1850-х гг. : повествование, контекст, традиция

• Автор: Зубков, Кирилл Юрьевич
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2011
• Место защиты: Санкт-Петербург
• Количество страниц: 250 с.

Содержание

Вступление
1. Ранняя проза
1.1. Эстетические установки «молодой редакции» «Москвитянина»
1.2. Повесть «Тюфяк» и литературная программа «молодой редакции» «Москвитянина»
1.3. Повести «Брак по страсти» и «Monsieur Батманов»: завершение «москвитянинской» поэтики
1.4. Трансформации москвитянинской поэтики: «Бедная невеста» и «Богатый жених»
1.5. Повествовательные эксперименты середины 1850-х гг
2. Роман «Тысяча душ»
2.1. Повествование в романе «Тысяча душ»
2.2. Роман «Тысяча душ» в контексте массовой драматургии сер. 1850-х гг
2.3. Роман «Тысяча душ» и творчество А. Н. Островского
2.4. Пушкинская традиция в романе «Тысяча душ»
2.5. Писемский и Гончаров: «Тысяча душ» и «Обломов»
Заключение
Литература

Вступление
Постановка вопроса о проблематике творчества А. Ф. Писемского возможна, по нашему мнению, только- при условии обращения к той традиции, с которой связано истолкование его произведений' и которая, в конечном счете, восходит к современникам писателя. В этом отношении, положение исследователя творчества Писемского необычно. Количество работ о Писемском, как созданных критиками-современниками, так и принадлежащих- перу более- поздних исследователей, достаточно велико. Часто создающееся впечатление крайне незначительной изученности произведений Писемского возникает, в первую очередь, из-за частых повторений схожих идей в работах и критиков, и современных исследователей. Именно поэтому статьи современников для нас более значительны, чем исследования ученых нашего времени.
Определяя место произведений Писемского в истории русской литературы, большинство исследователей (П. Г. Пустовойт,
А. П. Могилянский, Л. Н. Синякова и мн. др.) исходят из уже сложившихся представлений об истории литературы середины XIX века. Например, раннее творчество Писемского воспринимается как продолжение натуральной школы, понятой по Белинскому; его роман «Тысяча душ» оценивается как недостаточно хорошее произведение, которое при удачном исполнении замысла было бы таким же, как романы И. С. Тургенева или Ф. М. Достоевского. Если признать правоту лучше чувствовавших специфику текущего литературного процесса современников, единогласно считавших раннего Писемского очень крупным писателем, приходится признать и то; что его произведения очень своеобразны. Чтобы включить их в историю литературы, недостаточно рассмотреть, как отражаются в творчестве Писемского явления, описанные на материале творчества других писателей. В этом смысле Писемский схож с любым выдающимся деятелем литературы, чье творчество в некоторой степени влияет на ход литературного процесса. Разумеется, указанная предвзятость присуща не
всем исследователям творчества Писемского (в особенности замечательны в этой связи работы И. В. Карташовой и А. А. Рошаль) и- не делает бесполезными даже те работы, для. которых, она характерна. Однако остается-1 бесспорным тог факт, что поэтика и литературная позиция Писемского 1850-х гг. остаются малоисследованными.
Актуальность исследования, таким образом, состоит в том, что- в современном, литературоведении практически отсутствуют попытки подойти к прозе1 Писемского как к. самостоятельному феномену и выработать ту специфическую точку зрения, с которой можно описывать его произведения. Ощущается настоятельная потребность в историко-литературном разборе его произведений, без чего сложившаяся в современной научной мысли картина истории русской литературы 1850-х гг. будет неполной.
Итак, цель диссертации — провести анализ, который бы позволил установить внутреннюю логику развития такого значимого и целостного, феномена, как крупная проза Писемского, как в имманентном аспекте; так и в аспекте ее связей с литературным процессом середины XIX в. Необходимо определить целостность и своеобразие повестей и романов писателя и на этом основании установить их место в истории русской литературы.
Вытекающие из поставленной цели задачи работы состоят в том, чтобы:
1. дать имманентный анализ повествовательных форм в ранних повестях и романах Писемского, определить их основные типы и характер эволюции;
2. выявить специфику литературной позиции писателя в полемике «Москвитянина» и «Современника» в первой половине 1850-х гг. и показать, как связана1 эта литературная позиция с поэтикой прозы Писемского;
3. рассмотреть связь романа «Тысяча душ» с более ранней прозой

второстепенных героев можно получить представление об изображенном в повести обществе, причем принципиальная важность именно их позиции подчеркивается: «Тюфяк» открывается и завершается диалогами
провинциальных кумушек Перепетуи Петровны и Феоктисты- Саввишны. Несовместимость русской провинции и высокой культуры подчеркивается сближением имен этих героинь со сложными заимствованиями и кальками: «Феоктиста Саввишна, тождественная своею наружностью и весом тела Перепетуе Петровне» (1, 296); «Феоктиста Савишпа, мучимая
меломанией» (I, 330). При этом о смерти главного героя впервые объявляется устами Перепетуи Петровны, которая, в свою очередь, приводит слова лакея: «Павел Васильич приказал долго жить, третьего дня изволили скончаться» (1,471) — атмосфера слухов особенно сгущается.
Проблемы литературного начала в повести были замечены уже в похвальной рецензии Островского, писавшего о главном герое «Тюфяка»:
«Люди, не умевшие по отсутствию художественного такта или не имевшие случай вследствие дурного воспитания выделать для жизни себя, свой характер, наружность,— похожи на так называемых «поэтов в душе», которые мечтают и чувствуют весьма поэтично, но написать не умеют двух строк, потому что не приобрели техники» (О. 10, 19-20).
Для рассказа о героях подчеркнуто неэстетичных, неспособных придать подобие художественной оформленности своим поступкам и действиям, литературная форма не подходит; их жизнь не укладывается в рамки литературного мышления. Ощущение противостояния повести «правильной» литературе усиливается благодаря прямым комментариям повествователя:
«Не удивляйтесь, светский читатель, последним чувствованиям моего героя. Вы образовывались совершенно под другими условиями, вы, может быть, подобно Онегину, выйдя из-под ферулы вертлявого, но с прекрасными манерами француза, еще с семнадцати лет, вероятно, сделались принадлежностью света и балов» (1, 333).