Гендерная проблематика в творчестве Н.В. Гоголя : литературно-художественные аспекты

• Автор: Синцова, Светлана Викторовна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2011
• Место защиты: Казань
• Количество страниц: 377 с.

СОДЕРЖАНИЕ
Введение
ГЛАВА 1. Две разновидности смысловых разрастаний гендер-концепта в творчестве Н.В. Гоголя («Женитьба», «Миргород»)
§1 Принцип случайных разрастаний смыслов, формирующих гендер-концепт, в комедии Гоголя «Женитьба» (ризомная целостность)
§ 2 Отношения мужского и женского как основа концептуально-смыслового единства цикла «Миргород»

(континуальные связи)

ГЛАВА 2. Развитие гендерной проблематике в слое потенциальных смыслов гоголевских произведений («Петербургские повести»,

«Ревизор», «Мертвые души»)

§ 1 Мотив скитания мужской души в цикле повестей 1835 - 1842 гг.

§2 Гендерные аспекты образа маски значительного лица в пьесе «Ревизор»

§ 3 Циклообразующие функции гендерных мотивов и образов в «Мертвых душах»

Г ЛАВА 3 Культурно-художественные и собственно литературные истоки гендерной проблематики в ранних произведениях Гоголя
§ 1. Взаимодействие фольклорной стихии и литературных традиций как условие спонтанного рождения гендерной проблематики в «Вечерах на хуторе близ Диканьки»
§2 Эстетическо-художественные истоки гендерной проблематики (очерк «Женщина»)
§3. Влияние романтической традиции на формирование художественных аспектов гендерной проблематики в творчестве Гоголя («Ганц Кюхельгартен»)
Заключение .
Список литературы

ВВЕДЕНИЕ
Одной из отличительных черт русской литературы XIX века являются ее высочайшие художественные достижения. Они оказались возможны во многом благодаря тому, что русская литература этой эпохи сумела гармонически объединить два основных источника своей глубины и оригинальности. Первым источником стала постоянная включенность литературы в широкие горизонты культуры (как русской, так и мировой). Они «подпитывали» творчество писателей разнообразием философских, научных, религиозных, этических, эстетических проблем, нередко диктовали поиск ответов на «проклятые вопросы» современности. Но вся эта пестрая «разноголосица культуры» не смогла бы стать плотью и кровью литературных произведений, если бы писатели не искали способов воплотить все это разнообразие тем, идей, смыслов, общественных ожиданий в художественно-смысловых единствах, не сформировали бы для этих целей новые типы связей в литературном произведении, не создали бы оригинальных жанровых образований, не нашли бы соответствующих выразительных средств, не трансформировали бы и «переплавили» множество литературных традиций и т.п. Эти искания и стали основным источником колоссальных художественных открытий русской литературы XIX века, определив ее самодвижение, то есть внутренние процессы развития, движение из «собственных причин» (causa sui).
Одной из интересных находок в этом плане стало сохранение и генерирование (иногда сознательное, порой интуитивное) в смысловом фоне литературного произведения тем, мотивов, предчувствий идей, глубинных смыслов. Подобные «фоновые образования» с не полностью раскрывшимися смысловыми возможностями сформировали устойчивый для этой литературы слой потенциальных смыслов, то есть едва намеченных писателем и поэтому лишь смутно угадываемых читателем, но при этом особенно глубоких и динамичных.

Гендерная проблематика играла в такого рода процессах не последнюю роль в русской литературе XIX века. О ее связи с потенциальными смыслами косвенно свидетельствует тот факт, что отношения мужского и женского довольно редко становились основным предметом художественного наблюдения и исследования в творчестве крупнейших писателей той эпохи. Достаточно в этой связи указать на удивительное для русской литературы невнимание к жанрам, связанным с любовной проблематикой (как часть гендерной). В западноевропейской литературной традиции, на которую активно ориентировалась русская литература с XVIII века, такого рода жанров было немало. Ведь тема любовных отношений, интриг, войн, жертв, препятствий на пути влюбленных всегда была одной из ведущих в мировой литературной традиции.
В русской литературе все обстояло иначе. Писатели как будто стали избегать столь, казалось бы, перспективной в художественном плане, а также ожидаемой и «востребованной» читателями темы. Об этих ее свойствах свидетельствуют романтические поэмы A.C. Пушкина («Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», «Цыгане», «Руслан и Людмила»), их чрезвычайный успех у читающей публики. Такой вполне ожидаемый успех темы любовных отношений продолжался очень недолго: до поры, пока русская литература испытывала влияние западноевропейских течений, особенно романтизма и сентиментализма. Но как только стало оформляться некое самобытное лицо русской литературы, любовные коллизии, отношения мужского и женского начали быстро вытесняться на вторые и третьи планы. Уже в «Евгении Онегине» тема отвергнутой и отчасти отомщенной любви превратилась лишь в одно из испытаний главного героя в его исканиях самого себя, в познании тайн собственной души, отвергнувшей бытовые нормы и правила жизни.
В результате уже Пушкин трансформировал любовно-гендерную проблематику, задав ей некий почти универсальный впоследствии тон и смысловое наполнение, повлиявшие на дальнейшее развитие русской

его намерениям то ли лень, то ли нерешительность: опять пропустил мясоед, сваха три месяца ходит, ему даже совестно
Но подготовка к женитьбе, тем не менее, начата: заказан и шьется фрак из тонкого сукна черного цвета, потому что только такой может надеть надворный советник; куплена хорошая вакса и тачаются сапоги «чтоб не было мозолей». Во всем этом видна одна забота: выглядеть достойно в глазах общества, соответствовать своему чину. «Кажется, пустая вещь сапоги, а ведь, однако же, если дурно сшиты да рыжая вакса, уж в хорошем обществе и не будет такого уважения. Все как-то не того...» (1, V, с. 11).
Будучи социально-психологической характеристикой Подколесина, эти детали в «контексте театральности» приобретают дополнительный оттенок. Они выглядят подобием маски15, которая стала предметом особой тщательной заботы своего носителя. И тщание продиктовано, в первую очередь, требованиями общества, условностями бытовой культуры. Поэтому женитьба приобретает в этом горизонте оттенок триумфального завершения маски Подколесина. Это то событие, которое должно придать вес и значительность его фигуре, на которую пока мало кто обращает внимание (ни портной, ни сапожник не спрашивали у Степана, не хочет ли барин жениться).
То обстоятельство, что фрак, сапоги, выбор невесты - составляющие некой маски Подколесина, подчеркивается формированием комического «зазора» этой маски и ее носителя. Обиженная недоверием и медлительностью потенциального жениха Фекла (сваха) откровенно заявляет, что Подколесин уже не молод, не слишком хорош собой, не больно привлекателен даже своим чином. «А тебе уже худо! Ведь в голове седой волос уже глядит, скоро совсем не будешь годиться для супружеска дела.
15 Одним из первых мотив маски в творчестве писателя отметил Ю. Тынянов в работе, посвященной пародии. Он считал, что это основной прием Гоголя в «живописании людей» и наметил основные способы проявления маски: одежда, особенная наружность («геометрия лица»), словесные характеристики и др. (297).