Автор и герой в художественном мире И.А. Гончарова : структура текста и типология характеров

• Автор: Пинженина, Екатерина Игоревна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2011
• Место защиты: Красноярск
• Количество страниц: 288 с.

Оглавление
Введение

Глава I. Авторская репрезентация на уровне структуры текста

1.1. Способы выражения авторской позиции в романе И. А. Гончарова «Обыкновенная история»
1.2. Эволюция точки зрения нарратора в книге очерков «Фрегат “Паллада”» И. А. Гончарова

1.3. Конструкция обломовского мира как результат авторского «присутствия» в тексте

1.4. Репрезентация автора через образ художника (роман «Обрыв»)

Глава И. Типология героев романной трилогии И. А. Гончарова как отражение авторских стратегий бытия

2.1. Герой «без личности» и герой со «стёртой» личностью

2.2. «Срединный» герой в романном мире писателя

2.2.1. Генезис «срединного» характера в романе «Обыкновенная история»

2.2.2. Стратегии воплощения «срединного» героя в романе «Обломов»
2.2.3. «Обрыв»: роман о выборе «срединного» героя
Заключение
Библиографический список

Введение
Будущий 2012 год - год 200-летия со дня рождения Ивана Александровича Гончарова, а значит, и время подведения промежуточных итогов развития гончароведения. В науке о писателе, несмотря на более чем полуторавековую историю, изыскания продолжают идти во множестве направлений, не складываясь в крупные школы. Однако, на наш взгляд, существует проблема, отзываясь на которую, исследователь так или иначе подключается к одной из двух основных тенденций гончароведения, - проблема воплощения личности писателя в его произведениях. Ряд критиков традиционно считает Гончарова художником «золотой середины», объективным и умеренным во всём, что касалось авторского вмешательства в текст. Оппонируют им другие, полагающие, что писателю была свойственна экспрессивность, эмоциональная неустойчивость, вообще характерная для человека искусства, а «присутствие» его личности в художественных произведениях - очевидно и почти бесспорно.
Первые отклики на творчество Гончарова последовали в 1847 году после выхода в свет «Обыкновенной истории», и каждое следующее произведение провоцировало новую волну критического осмысления. Начало интерпретации романа положил В. Г. Белинский в обзоре «Взгляд на русскую литературу 1847 года». Признавая, что талант писателя «сильный, замечательный», критик полагает: «У него нет ни любви, ни вражды к создаваемым им лицам, они его не веселят, не сердят, он не дает никаких нравственных уроков ни им, ни читателю, он как будто думает: кто в беде, тот и в ответе, а мое дело сторона. Из всех нынешних писателей он один, только он один приближается к идеалу чистого искусства...». Белинский как представитель революционно-демократической критики в природе таланта Гончарова обнаруживает существенный недостаток: «Все нынешние писатели имеют еще нечто, кроме таланта, и это-то нечто важнее самого таланта и составляет его силу; у г. Гончарова нет ничего, кроме таланта; он больше, чем кто-нибудь
теперь, поэт-художник» (Белинский 1954: 482). Критик, таким образом, определяет авторскую позицию писателя как сугубо объективную, задавая тон в разговоре о И. А. Гончарове на годы вперёд. И после Белинского интерпретаторы будут ставить вопрос об авторской активности в парадигме соотношения объективного и субъективного начал в творчестве писателя.
Д. И. Писарев в статье «Писемский, Тургенев и Гончаров» (1861) отмечает отсутствие отражения личности автора в его произведениях, на этом основании утверждая объективность творчества Гончарова: «его человеческой личности никто не знает по его произведениям, даже в дружеских письмах, составивших собою “Фрегат “Палладу”, не сказались его убеждения и стремления» (Роман «Обломов» в русской критике... 1991: 88).
Интерпретаторы второй половины XIX века видят причину авторской объективности Гончарова в чертах его характера, спокойного и уравновешенного. Так, Е. А. Соловьёв (Андреевич) полагает: «В жизни его (Гончарова. - Е. П.) не было ни волнений, ни передряг, ни сильных привязанностей <...> Его творчество носит на себе явные следы его умиротворенной, тихой от начала и до конца и обеспеченной жизни» (Курсив автора; Прилуко-Прилуцкий с.с!.: 32). Восприятие натуры и жизни писателя как принципиально некатастрофичной свойственно, Н. Кадмину1, И. Ф. Анненскому2. Тем не менее последний называет романы Гончарова актами самосознания и самопроверки: «В Адуеве самопроверка была еще недостаточно глубока; в Райском самопроверочные задачи автора оказались слишком сложны» (Роман «Обломов» в русской критике.., 1991: 213). Вторит Анненскому Ю. И. Айхенвальд: «Он не любит бури, не способен к ней и устами Райского так много и красноречиво толкует о страсти именно потому, что сам ее не испытал, да испытать не хочет» (Прилуко-Прилуцкий с.с!.: 22).
1 «Обладая подчас болезненной впечатлительностью художника, Гончаров как бы сторонился шумного и грубого потока жизни, как бы боялся всего в ней слишком яркого, страстного, беспокойного» (Кадмии 1913:32).
2 Из статьи 1892 г. «Гончаров и его Обломов»: «Гончаров не любил слишком сильных впечатлений <...> его поэзии, чуждой всего резкого, не знакомы ни жгучие страдания, ни резкие порывы» (Роман «Обломов» в русской критике... 1991: 220).

ного положения в мире, но в уменьшенном варианте, осознаёт и сам «разочарованный» Александр; он мог бы быть первым в уезде, поскольку «всё условно» (1: 391). Вернувшись из Петербурга в «Грачи», герой понимает: «А здесь какое приволье! Он лучше, умнее всех! Здесь он всеобщий идол на несколько верст кругом» (1: 445). Драматизм положения молодого человека (как и Обломова) заключается в том, что на первенство в домашнем, «малом» круге он не соглашается, а на первенство в «большом» мире ему не хватает сил, таланта и пр. Герой чувствует, что находится на периферии жизненного потока: «их так много, этих ничтожных людей <...> а я один: неужели... все они... пусты... не правы... а я?..» (1: 392). Обломова будут терзать те же сомнения. Может быть, нужно окружающий мир принять, стать его частью? Александр в финале романа принимает законы столичной жизни (концовка, которая так смутила В. Г. Белинского), подчиняется Петербургу, соглашается на ту маленькую роль, которую с самого начала прочит ему дядя. Обломов поступает иначе: его эскапизм - показатель отрицания мелочного в мире ради сохранения собственной личности.
Александр в изображаемом мире совершает движение «Грачи» - Петербург - «Грачи» - Петербург. Он явно перемещается в пределах одного круга. Каждый следующий виток символизирует новый этап его жизни, взросление: юношеский романтизм - разочарование - выздоровление - принятие практицизма дяди. То же движение по кругу обнаруживается и на над-текстовом, мировоззренческом, уровне: истории Александра и его друга Поспелова повторяют с некоторыми вариациями путь Петра Адуева, тот же путь, который в своё время был пройден молодым Гончаровым, следовательно составляет канву истории почти любого светского человека. Не случайно Е. А. Ляцкий полагает, что Александр - Пётр Иваныч в молодости, а весь роман - художественная автобиография Гончарова12 (Ляцкий 1904: 90, 94).
12 На том же настаивает А. Г. Цейтлин, говоря об автобиографичности главного кризиса Александра Адуева (Цейтлин 1950: 55).