Гоголь в художественном сознании Есенина: философия и поэтика русского пространства

• Автор: Знобищева, Мария Игоревна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2012
• Место защиты: Тамбов
• Количество страниц: 218 с.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение
Г лава 1. Русское пространство как литературоведческая проблема: к вопросу о формировании понятия

Г лава 2. Есенин и Г оголь как теоретики национального искусства

§1. Биографические предпосылки для сопоставления

§2. «Пушкинский путь» и философия национального искусства

§1. Зов пространства: инициальный путь и его отголоски в художе-

ственных мирах Есенина и Гоголя

§2. У колыбели русского пространства: образ Дома

§3. Образ гостя как элемент переходного пространства

§4.Пути и Дороги: способы «освоения» и «преодоления» русского
пространства
§5. В поисках «лучшей отчизны»: Потусторонний мир как цель сакрального пути
Заключение
Примечания
Список использованной литературы

Введение
В ряду имён художников, в разное время создававших портреты России, особое место занимают Н. В. Гоголь (1809 - 1852) и С. А. Есенин (1895 - 1925). По-разному осмысливая современную им действительность, они приблизились к пониманию глубинной и вневременной сущности того, что составляет представление о русском национальном характере, русской идее, русской душе - том ментальном и вместе с тем культурно-историческом пространстве, имя которому отражено в сознании художников как Русь.
Писатели, чьё художественное наследие в той или иной степени было порождено особенностями двух далеко отстоящих друг от друга культурно-историческими эпох, писатели, одного из которых привыкли считать прозаиком, а другого поэтом-лириком, на первый взгляд, несопоставимы. Однако это далеко не так. Вопросы культурной преемственности, в процессе которой Есениным осваивалось гоголевское слово, а также прозорливое предчувствие Гоголем появления русского национального поэта, которым и стал Есенин, оказываются много сложнее схемы линейного наследования. Усвоение элементов гоголевской поэтики и философии было для Есенина закономерным этапом врастания в национальную культуру, освоения её духовных ценностей, попыткой разрешения вечных вопросов национального бытия.
Присутствие «гоголевского слова» сильнее всего обнаруживает себя в есенинских произведениях 1920-х годов: очерке «Железный Миргород» (1923), поэмах «Страна негодяев» (1922-1923) и «Чёрный человек» (1923-1925), а также в цикле лирических стихотворений, объединённых темой возвращения на родину и тоски по утраченной молодости, в «народном эпосе» «Анна Снегина» (1925). Об интересе Есенина к фигуре Гоголя и усилении этого интереса в последние годы жизни поэта свидетельствуют воспоминания современников и многочисленные письма к друзьям, в ко-

торых ироническое осмысление Есениным современной ему действительности осуществляется через гоголевские мифологемы, гоголевский контекст. Помимо иронии, гению Есенина, очевидно, был созвучен высочайший лирический накал и профетический пафос творчества Гоголя. Об этом свидетельствуют сходства на уровне художественной философии двух писателей, отражённые в статьях Есенина «Быт и искусство» (1920), «Отчее слово» (1918), «Ключи Марии» (1918), а также в цикле статей об искусстве из сборника «Арабески» (1835) и размышлениях о русской словесности в книге «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847) Гоголя.
В попытке национального самопознания Гоголь и Есенин по-своему «осваивали» русское пространство. Центральным объединяющим мотивом их художественных странствий стал поиск и спасение «живой» души в её противопоставленности душе «мёртвой». Речь идёт не только об индивидуальной человеческой душе, но и о душе народа, душе России. Не мысля личного спасения отдельно от спасения коллективного, к преобразованию внутренней жизни призывал Россию Гоголь. Констатируя трагический разлад современного «железного» мира с «живым» природным космосом, Есенин чувствовал омертвение мировой души, судорогой прошедшее по его собственному сердцу. Освоение русского пространства, таким образом, творилось двумя художниками как «мистерия служения Родине» (А. Белый). Мистериальное погружение в недра русского духовного бытия и определило органическую слиянность отдельных, национально выразительных, элементов гоголевской и есенинской философии и поэтики.
«Творенья искусства, помимо всего прочего, - это жизнь, запечатлённая в её историческом движении во всех измерениях - пространственных и временных; это тот большой мир, который никакими другими путями не может перейти в жизненный опыт человека» [1], - писал о механизме преемственности в литературе A.C. Бушмин.

О связи русского простора с сокровенными тайнами русской души, о его шири, взыскующей страданья, выразить которое может либо песня, либо рыдание (что у русских зачастую неразделимо):
Гоголь: Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе? Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря и до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки болезненно лобзают и стремятся в душу и вьются около моего сердца?
Есенин: Это все мне родное и близкое,
От чего так легко зарыдать
Это все, что зовем мы родиной,
Это все, отчего на ней
Пьют и плачут в одно с непогодиной,
Дожидаясь улыбчивых дней. I
(1, 184)
Есенинский пейзаж пронизан эмоцией равнинного созерцателя, движущегося по горизонтали. Действия, осуществляемые самим пространством или человеком внутри этого пространства выражаются через глагольные лексемы: «обпечалили», «зарыдать», «пьют и плачут». В той же гамме находятся и определения: «нездоровое, хилое, низкое», «водянистая, серая гладь», «покосившаяся избёнка», «тощий» хвост лошадёнки, «неласковый пруд» и другие.
Общая эмоция есенинско-гоголевского пейзажа - грусть-тоска, навеянная однообразием и бесприютностью русского простора. В ней слышится отголосок того самого первобытного ужаса, о котором писал П.А. Флоренский. Однако Гоголь избирает иной ракурс зрения: его перемещение по русскому пространству не только горизонтально, но и вертикально. Мифологичность гоголевского полотна определяется охватом изображения. Соединяющая землю и небо, вздыбленная и «взвихренная» копытами русской тройки, его Русь как бы отталкивается от земной бесприютности и обыденности, взмывая в «чудную даль» иного бытия. Всё земное и вещное не стоит того, чтобы долго задерживаться на нём, оно