Романы Ю.К. Олеши "Зависть" и "Три Толстяка" как метапроза

• Автор: Комия Митико
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2013
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 137 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

История создания романа «Зависть» в идейно-тематическом контексте романа-сказки «Три Толстяка»

ГЛАВА ВТОРАЯ

Романы Ю.Олеши как метапроза

§ 1. Кавалеров

§ 2. Иван Бабичев

§ 3. Андрей Бабичев и Володя Макаров

§ 4. История создания женских образов «Зависти»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

«Зависть» как «кинематографический роман»
Заключение
БИБЛИОГРАФИЯ

ВВЕДЕНИЕ
Фигура Ю.К. Олеши, его творческое поведение всегда привлекали внимание исследователей. В последние десятилетия в изучении творчества писателя сложились две тенденции, подчас переплетающиеся друг с другом. Представители одной исходят из необходимости определить место писателя в социокультурной ситуции его эпохи, рассмотреть его произведения сквозь социально-политическую призму. При этом в годы Оттепели, в годы первой «реабилитации» Олеши, некоторые исследователи в целях возвращения писателя в литературу стали рассматривать его наследие как «часть советской классики», а писателя числить среди тех, кто удачно ответил на требования времени (В.О. Перцов). В годы второй «реабилитации», в годы перестройки, модным стало трактовать произведения Олеши как свидетельство его оппозиционности (В. Гудкова). A.B. Белинков определяет творческий путь Ю. Олеши как путь «сдачи и гибели советского интеллигента», который подчиняет свое искусство режиму и поэтому погибает.
Многочисленные статьи (А. Смирнова, Е. Шкловского) посвящены вынесению оправдательного приговора Ю. Олеше, защите его от нападок A.B. Белинкова. Так, В. Гудкова рассматривает речь Олеши на 1 Всесоюзном съезде писателей в 1934 году и загадку последующего молчания Олеши как «сознательный уход из «активной», то есть поверхностной литературной жизни».
Для другой тенденции в исследовании наследия Ю.К. Олеши характерно внимание к поэтике, языку, стилю (М. Чудакова), к художественно выраженной идейно-эстетической позиции писателя (М.
Голубков, Е. Скороспелова). В последнее время возник интерес к новым ракурсам исследования: к творчеству Ю. К. Олеши подходят в свете неомифологизма (Маркина), архетипов (Лобанова), психоанализа (Куляпин и др.). Особый интерес представляет диссертация Арзамасцевой, в которой идейно-эстетические взгляды Ю.К. Олеши рассматриваются на фоне диалога старых и новых культур, обнаруживается общность проблематики и поэтики писателя с философско-эстетическими поисками в России и Европе, проводится сопоставление философии писателя с идеями марксизма, фрейдизма и бергсонианства. Но при этом на сегодняшний день не существует работ, посвященных анализу прозы Олеши как формы его участия в эстетической полемике, не определено его место в круге произведений 1920-х годов, известных как роман о романе или метароман. Выбор такого ракурса изучения творчества Ю.К.Олеши определяет актуальность темы настоящего диссертационного исследования.
Научная новизна работы заключается не только в подходе к произведениям Олеши 1920-х годов как к метапрозе, но и в установке на привлечение к исследованию архивных источников.
В XX веке искусство обращает взгляд внутрь себя, испытывает потребность говорить о себе, о своих истоках, проблемах, внутренних возможностях и опасностях. Литературные проблемы экстраполируются во внешний мир, да и сам этот мир начинает восприниматься как произведение искусства, а миссия человека в мире рассматриваться как миссия творца действительности. Пафос этого панэстетического отношения к жизни наиболее полно выражен в символистской теории жизнетворчества. Реакцией на это мироощущение явилось, в том числе, и возникновение в 1920-1930-х годах XX века жанра романа о романе (метапрозы), в котором
необходимость. Если бы он стал невнимательным, то скоро бы превратился в неряху»60.
В других черновых вариантах Андрей - строитель мощных паровозов, или инженер, он предстает неловким, молчаливым человеком, но обладающим большой физической силой и ростом, почти что великан: «В телефонной будке на Курском вокзале стоял инженер Андрей Бабичев, только что приехавший с ростовским поездом. Был вечер, девять сорок пять. Бабичев, крупный мужчина, испытывал в будке неудобства»61. Олеша подчеркивает важность такой характеристики Андрея в разных местах: «Он был больше всех ростом, тучный, грузный, шумный и порывистый, как вепрь»62. Если первый вариант образа абсолютно серьезен, то второй оказывается комичным.
В каноническом варианте Андрей как бы синтезирует черты этих двух образов: он директор треста, талантливый руководитель, хотя бывает и неловок, и смешон. Часто Олеша акцентирует антиэстетические черты в своем герое: «Он уехал. Смеющееся лицо - румяный горшок - качалось в окне автомобиля. Он на ходу совал швейцару тирольку и, выпучив глаза, бежал по лестнице, тяжелый шумный и порывистый, как вепрь. "Колбаса! - звучало во многих кабинетах. - Именно та... Я же говорил вам"»63. Как мы уже заметили, за столом Андрей гротескно «жрет».
Но существует еще один почти раблезианский образ Андрея Бабичева, образ огромного, быстрого, шумного, радостного человека, где его полнота символизирует полноту жизни, желание все объять, слиться воедино с делом
60 РГАЛИ. Ф. 358. Оп. № 2. Ед. хр. № 10.
61 Там же.
62 Там же.
63 Олеша Ю.К. Избранное. М., 2010. С. 39.