"Зимний сад" Л. А. фон Арнима как романтический новеллистический сборник

• Автор: Каширская, Татьяна Георгиевна
• Шифр специальности: 10.01.03
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2002
• Место защиты: Ростов-на-Дону
• Количество страниц: 161 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I. Особенности рамочной композиции новеллистического сборника ЛАхима фон Арнима «Зимний сад»
ГЛАВА II. Жанровое своеобразие романтических новелл сборника «Зимний сад»
ГЛАВА III. Специфика стихотворных вставок в сборнике «Зимний сад» Л. Ахима фон Арнима ЗАКЛЮЧЕНИЕ БИБЛИОГРАФИЯ

Введение
Едва ли в немецкой литературе найдется еще один писатель, столь мало изученный и вызывающий такие неоднозначные и противоречивые отзывы у своих современников и у последующих исследователей его творчества, как Людвиг Ахим фон Арним. Ни авторитет главы школы гейдельбергских романтиков, ни его журналистская деятельность (под его руководством выпускался очень известный в литературных кругах журнал «Zeitschrift für Einsidler»), ни его дружба с известнейшими людьми своего времени: писателями, политиками, философами - не способствовали возникновению того глубокого интереса к личности Арнима, который бы стал толчком к полному и детальному изучению его творчества. Как ни странно, но гораздо больший интерес у исследователей вызывала его супруга, сестра Клеменса Брентано, писательница Беттина фон Арним.
Творчество Арнима и ныне стоит на обочине современных литературных дискуссий. Длительное время считалось, что своей литературной славой он обязан исключительно только сборнику народных баллад и песен «Волшебный рог мальчика», изданному совместно с Клеменсом Брентано. Все же остальные его произведения (за исключением некоторых достаточно известных новелл, прежде всего «Сумасшедший инвалид из форта Ратонно», «Изабелла Египетская» и «Владельцы майората») не выдвигались в центр научной исследовательской деятельности и долго оставались неизвестны. Между тем в его творческом наследии содержится большое количество прозаических произведений (романы, новеллы, драмы), заслуживающих особого, пристального внимания.
Оценка творчества Арнима в целом, как при его жизни, так и по сей день, остается дискуссионной, а в некоторых случаях - прямо противоположной. Полемика вокруг его произведений началась еще при жизни писателя, с писем и публикаций его друзей: братьев Гримм, Клеменса Брента-

но, Ж. Герреса, Эйхендорфа. Они стали первыми критиками его произведений. Так, Якоб Гримм пишет ему после издания первого романа «Графиня Долорес»: «Ты застыл в своем своеобразии. С одной стороны, я вижу в этом основательность и правдивость твоей поэзии, но с другой, я вижу то, чего ей не хватает, чтобы быть действенной. Твоей ошибкой я считаю непрактические или неестественные перегрузки и смешения» [216,160).
Клеменс Брентано, преданный друг и восторженный почитатель поэтического таланта Арнима, замечал: «Если бы рецензировал Арнима, я бы с горечью осудил его за то, что не классичен ..., что он так легкомысленно работает .... Эта беспорядочность в его книгах та же, что во всех его делах». Брентано пишет о «tollen Kombinationen» (сумасшедших комбинациях), считает, что арнимовская обработка новелл - это «förmlich Zusammengematscht» (форменное склеивание) [214, 180).
Основным предметом споров среди романтиков стало романное наследие Арнима. Первый крупный роман «Графиня Долорес» (1809-1810) не имел успеха при жизни писателя и был воспринят современниками как бесформенное нагромождение множества историй.
JI. Тик порицал Арнима за отсутствие четкой композиции в романе: «Он включает анекдоты и эпизоды, которые в данный момент приходят ему в голову, нисколько не заботясь о целом» [218, 203].
Эйхендорф, являясь первым читателем этого романа, недоумевал: «... я не могу в этом разобраться, я никогда не знал, как понять эту историю с тысячью историй» [175,153].
И только Вильгельм Гримм считал необычную форму романа отражением нового художественного принципа: «Я считаю книгу превосходной в целом и удивляюсь ее внутреннему богатству ... .Во всей книге живет богатый дух, свободное воззрение на жизнь и настоящее мужество. И в том, что по временам наблюдается небрежность в построении, ощущается проблеск и утренняя заря свободной поэзии» [214, 99].

/57]. Идиллический топос сада сужается до рамок внутреннего мира отдельного «Я»: «Die Welt wird eng, das Hers um so viel bänger/ Die Tage kurz und alle Schaffen länger» («Мир становится узким, сердце - более робким,/ Дни - короткими, а все тени длиннее») [1, 757]; сад - это часть «Я», которое противостоит миру. Это крохотная частная идиллия, дающая утешение душе, убежище, в котором обмен с миром осуществляется через природу.
В то же время в заключительной части сборника, имеющей подзаголовок «Зимний сад. Крещение. Свадьба» («Der Wintergarten, Taufe, Hochzeit»), описание зимнего сада недвусмысленно напоминает райское место вечного блаженства: «Mancherlei Gevögel, besonders Kanarienvögel, durchwärmten die Luft; einige Papageien von buntem Gefieder kletterten auf dem Palmen und Aloes sehr feirlich; ein indianischer Rabe trank aus dem Becken eines Springbrunnens, der, unfern dem Panorama, seinen Strahl in ein Marmorbecken fallen ließ. Einige Lämmer mit roten Bändern und den Hals sprangen unsrer Frau entgegen... Die Kanarienvögel hielten sich mit ausgebreiteten Flügeln das Gleichgewicht auf ihrem Kopfe und bekamen Zucker, die Lämmer Brot» («Всевозможные птицы, особенно канарейки, носились в воздухе; несколько попугаев в ярком оперении очень торжественно взбирались на пальмы и алоэ; индийская ворона пила из бассейна фонтанчика, который низвергал свою струю в мраморный бассейн недалеко от панорамы. Несколько ягнят с красными бантами на шее прыгали навстречу нашей хозяйке ... На ее голове канарейки, махая крыльями, удерживали равновесие и получали сахар, а ягнята - хлеб») [1, 497]. Идиллическую картину дополняет плавающая в бассейне фонтана коробка с младенцем, спасенным инвалидом. Крещение этого младенца проникнуто духом христианской символики: «.. .die Frau gab ihm den Namen Moses, in Erinnerung der Art, wie sie ihn gefunden; ... ein Vogel kam und ließ aus seinem Schnabel einen hellen Tropfen auf den Mund des Kindes fallen» («... госпожа дала ему имя Моисей в память о способе, каким она его нашла; ... прилетела птица и уронила из своего клюва на рот мальчика светлую каплю») [1, 498].