Поэтическое творчество Е.Ю. Кузьминой-Караваевой

• Автор: Юрьева, Марианна Владимировна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2004
• Место защиты: Краснодар
• Количество страниц: 178 с.

1 «СКИФСКИЕ ЧЕРЕПКИ» (1912)
Е.Ю. КУЗЬМИНОЙ-КАРАВАЕВОЙ В МОДУСЕ РУССКОГО «СКИФСТВА» НАЧАЛА XX ВЕКА
1.1 Скифский топос в русском искусстве
• конца XIX — начала XX вв
1.2 Контуры скифской мифологии в ранней лирике
Е. Ю. Кузьминой-Караваевой
2 КОНЦЕПТОСФЕРА ЛИРИКИ
Е. Ю. КУЗЬМИНОЙ-КАРАВАЕВОЙ
2.1 Становление жанровой и образной парадигм
лирики Е. Ю. Кузьминой-Караваевой
9 2.1.1 Книга «Дороги» (1913)
2.1.2 Книга «Руфь» (1916)
2.2 Концептосфера поэтического сборника «Стихи» (1937)
3 МОТИВЫ ЛИРИКИ
В РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКОЙ ПУБЛИЦИСТИКЕ МАТЕРИ МАРИИ
• Заключение
Библиографический список

Творчество Е. Ю. Кузьминой-Караваевой (в монашестве - матери Марии) является одним из малоизученных компонентов культурного контекста первой половины XX века. Это связано, в первую очередь, с тем, что весь регистр ее поэтического наследия (поэмы, стихи, мистерии), а также письма, дневниковые записи, статьи, романы, повести выдержаны в едином ключе христианского исповедально-проповеднического дискурса, к изучению которого подлинный интерес проявился лишь в последнее десятилетие XX века, когда исследователей стали интересовать «православная традиция как духовная реальность и взаимоотношения между этой первичной реальностью и реальностью иного рода: художественного текста, взятого в одном из его аспектов» [104, 145].
Вторая причина заключается в уникальности жизненного пути Кузьминой-Караваевой, которому в основном и посвящены работы отца С. Гак-келя, Н. Веленгурина, беллетризированная биография матери Марии в изложении Е. Н. Микулиной, исследования Е. Богата, В. Грехно, воспоминания К. Мочульского, Ю. Терапиано, И. Кривошеина, А. Бахраха, А. Твере-тиновой и мн. др. Весь корпус мемуарной и критической литературы создает условный макет уникальной судьбы поэтессы на тщательно выписанном фоне ярких событий 1910-1940-х гг.: литературная жизнь предреволюционного Петербурга, годы гражданской войны и парижская эмиграция, деятельность РСХД и «Православного дела», вторая мировая война и французское Сопротивление. Смысловым стержнем, матрицей этого макета является формула: «жизнь - служение», «жизнь - подвиг». Чаще всего судьба Кузьминой-Караваевой моделируется в соответствии с агиографическим каноном, в котором нет места «экзотике» и разнообразию антуража, поэтому поэтические опыты монахини Марии остаются на периферии исследовательского внимания. Между тем в них имплицитно заключается то, что составляет пафос всего ее жизнетворчества. По утверждению одного из зарубежных критиков, «стихи матери Марии были комментарием к ее труду и подвигу» [24, 123].
В истории изучения творчества Е. Ю. Кузьминой-Караваевой можно выделить несколько этапов, смена которых носила как светский, так и собственно научно-методологический характер. Первые критические отзывы связаны с выходом сборника стихов «Скифские черепки» (1912). Эти рецензии нельзя охарактеризовать как хвалебные, но, при общей сдержанной тональности, им принадлежит важная роль: широкую общественность познакомили с творчеством автора, чье имя ставилось в один ряд с именем М. И. Цветаевой (Н. Львова. «Жатва». 1914, № 5) и коему в начале XX в. пророчилось большое литературное будущее. К сожалению, это сбылось лишь отчасти, так как лирика Кузьминой-Караваевой обрела своего русского читателя только в 90-х годах XX века: «Начало XX века подарило русской литературе три поэтических женских имени - Анна Ахматова, Марина Цветаева и Елизавета Кузьмина-Караваева. Только теперь, на исходе века, Ахматова и Цветаева заняли в современной культуре достойное место. Узнать и признать поэзию Кузьминой-Караваевой, матери Марии, нам еще только предстоит, она остается пока “белым пятном” в серебряном веке и в наши дни» [цит. по: 10, 659]. Презентация молодого автора была явлена и через стихотворные послания поэтов-современников. В частности, С. Городецкий посвятил Кузьминой-Караваевой небольшое произведение (1913), первая строфа которого перекликается со «скифской» тематикой. Иронический тон второго четверостишия помогает передать глубину поэтического замысла: в тоске лирической героини «Скифских черепков» о далеком прошлом звучит «накаленная» жажда автора обрести собственное слово в искусстве, постичь загадку бытия:
В высоком кургане, над морем, над морем,
Мы долго лежали; браслета браслет Касался, когда под налетами бури Качался наш берег и глухо гудел.

Примечательно, что скифские курганы, как правило, - не просто могилы, а семейные усыпальницы, располагавшиеся близ городищ и служившие в течение столетий. Среди разнообразных обычаев, унаследованных славянами от скифов, самым главным было почитание предков. Это создает эмоциональную ауру «рода», «семьи», «далекой прародины». У Кузьминой-Караваевой она обретет особую значимость, сконцентрировавшись в дальнейшем творчестве в философемы - «земля», «мать», «Святая земля».
Второе значение слова «курган» - «крепость», «башня», — расширяет спектр ключевых слов, организующих поэтику сборника. «Слова в их контекстуальном значении позволяют назвать те объекты, признаки и действия, из которых состоит художественный мир, а степень частотности каждого из понятий - определить ту роль, которую играет данный объект в художественном мире автора» [250, 139].
Однако не менее значимы и те слова, частотность употребления которых равна единице, особенно если они отмечают сильную позицию текста - его начало или конец. Именно образом «башни» открывается стихотворение первого цикла «Курганная царевна»:
Смотрю, смотрю с одинокой башни.
Ах, заснуть, заснуть бы непробудно! [28]
Этот образ можно соотнести с биографическими реалиями автора. Во-первых, воспоминаниями детства (башня, могила Митридата). Во-вторых, время работы над сборником совпадает с частыми посещениями «Башни» Вячеслава Иванова (Таврическая, 35 - дом поэта-символиста, известный далеко за пределами Петербурга как место встреч философов, художников, артистов).
Этот период в жизни поэтессы позднее будет детально описан в статье «Последние римляне» (1924). Через годы Кузьмина-Караваева с иронией и