"Вестник Европы" в литературной и общественной жизни второй половины 1800-х гг.

• Автор: Велижев, Михаил Брониславович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2004
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 181 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ:
ГЛАВА I. ФОРМИРОВАНИЕ ЛИТЕРАТУРНОЙ РЕПУТАЦИИ «ВЕСТНИКА ЕВРОПЫ» В СЕРЕДИНЕ 1800-Х ГГ
1. Конфликт
2. Письма
3. Французский след
4. Неблагодарность
5. Социо-литературный контекст
6. Ответ
7. Уход
8. Сенатор
9. Хронология
10. Вольтер
ГЛАВА II. «ВЕСТНИК ЕВРОПЫ» В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ 1806-1807 ГГ
1. М.Т. Качеиовский в 1807 г
2.0 причинах ухода Каченовского из «Вестника Европы»
3. Каченовский и И.И. Дмитриев
4. Публикации «Вестника Европы» в контексте политической жизни первой половины 1807 г
ГЛАВА III. В.А. ЖУКОВСКИЙ В «ВЕСТНИКЕ ЕВРОПЫ» (1808)
1. Критика
2. Политика
3. Жуковский и «национальное» направление в журналистике
- ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ПРИМЕЧАНИЯ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

Тема настоящей диссертации - история «Вестника Европы» в начале XIX в. Основанный в 1802 г. Н.М. Карамзиным, первый русский «толстый» литературнополитический журнал, «Вестник Европы» сыграл определяющую роль в становлении русской периодической печати в 1800-е гг. Не будет преувеличением утверждать, что история русской журналистики этого времени - это во многом история именно «Вестника Европы». Журнал выходил два раза в месяц небывалым для той эпохи тиражом - 3600 экземпляров, регулярно издавался в течение 28 лет.
Периодика XVIII в. не являлась долговременной, а журнальные рубрики (критика, политика и т.д.) не были строго разграничены, поэтому издание «Вестника» следует признать новым этапом в истории русской журналистики. Кроме того, «Вестник Европы» Карамзина являлся первым частным политическим журналом в России, сохранявшим значительную степень независимости от идеологической линии государства. Как отметил Ю.М. Лотман, «Карамзин, провозгласив принципиально переводной характер публикуемых им материалов, сумел сделать их выражением своей позиции»1.
Деятельность Карамзина в «Вестнике Европы» (1802-1803 гг.) неразрывно связана с общественным климатом начала царствования Александра I, существенным смягчением отличавшего царствование Павла I жесткого цензурного режима, и установкой нового императора на реформы. В 1804 г. в Петербурге был издан самый «либеральный» цензурный устав, однако уже в 1805 г., после поражения русских войск под Аустерлицем, правительство Александра было вынуждено установить более жесткий контроль за общественным мнением. В августе 1806 г. Россия официально вступила в войну с Францией, во время которой по инициативе членов «Негласного» комитета при Александре была развернута антифранцузская кампания в печати. Однако после заключения в июне 1807 г. Тильзитского мира с Наполеоном политика властей кардинально изменилась: отныне критика французского императора была официально запрещена2.
В конце 1803 г. Карамзин ради должности историографа покинул основанный им журнал. Одновременно A.C. Шишков и его союзники по журналу «Друг Просвещения» начали кампанию по пересмотру литературных репутаций, попытались оспорить результаты языковой реформы Карамзина и его несомненный авторитет как первого русского прозаика и журналиста. Литературная борьба за наследие Карамзина велась уже без участия историографа его другом И.И. Дмитриевым, авторитетным московским литератором, причастным, как и Карамзин, к реформе русского литературного языка3. В этой ситуации

особое значение приобретала позиция нового редактора «Вестника Европы». В 1804 г. журнал выпускался группой издателей, близких к Карамзину, но уже в 1805 г. «Вестник» был выкуплен М.Т. Каченовским, что ознаменовало собой новую эпоху в истории издания. В 1808 г. «Вестник» ненадолго перешел в руки В.А. Жуковского. Литературные конфликты с участием Каченовского и Жуковского (1806-1808 гг.) в контексте борьбы за карамзинское наследие и станут объектом исследования в нашей работе.
Усиление культурной роли периодических изданий в начале XIX в. связано, прежде всего, с значительным ослаблением государственного контроля за публичной сферой. Количество как политических, так и литературных журналов увеличилось. Образование нового публичного пространства стимулировало обмен мнениями в обществе по широкому кругу вопросов и проблем. Для многих литераторов той эпохи характерно просвещенческое убеждение в действенной силе печатного слова и восприятие журнала как средства нравственного и политического воспитания публики. Целью информационной политики ведущих периодических изданий (в первую очередь, «Вестника Европы») было воспитание компетентного читателя, который в силу своей осведомленности мог активно воздействовать на происходящие в обществе процессы. Журнал в этой перспективе оказывался наиболее удобной для подобного воспитания формой: он обладал мобильностью, был рассчитан на быстрое восприятие публикаций, на совмещение приятного и полезного чтения.
С другой стороны, журналы, наряду с традиционными для русского общества начала XIX в. общественными и литературными институциями - великосветскими салонами, литературными кружками и театром, стали участвовать в формировании публичного пространства, соединяющего светское общество, литераторов и политическую элиту. Высшие сановники при желании могли почерпнуть из периодической печати сведения о настроениях образованной части публики. Одновременно через журнал различные придворные группировки имели возможность донести до общества базовые принципы своей идеологии. Исследование русской периодики начала XIX в. в этом аспекте было начато в работах Ю.М. Лотмана о Н.М. Карамзине и, несомненно, требует своего продолжения.
Система взаимоотношений власти и общества, сложившаяся в первые годы Александровского царствования, прошло проверку на прочность в экстремальной для страны ситуации - во время войн с Наполеоном 1805-1807 гг. Военные действия требовали от государства специфической информационной политики. Так, организация народной милиции в ноябре-декабре 1806 г. была направлена не только на реальное усиление действующего военного контингента, но и на «зондаж общественного мнения» и создание необходимого для национального объединения образа врага4. В этой ситуации журналистика оказывалась

просьбе Дмитриева, так как тот не читал по-немецки. Представляется, что Дмитриев мог отнестись с большим вниманием к изображению Гейдеке российского литературного мира как войны партий вокруг равнодушного к схватке Карамзина. Для Гейдеке Карамзин, как и Вольтер, олицетворял собой талант, против которого был составлен заговор’Зависти.
Каченовский в перспективе конфликтов Дмитриева с «Другом просвещения» оказывался основным союзником гр. Хвостова и Голенищева-Кутузова. Уверенность в причастности к акции в «Вестнике Европы» Мерзлякова также происходила из убеждения о едином заговоре с целью опрокинуть репутацию Дмитриева. Получалось, что Каченовский, Мерзляков, Хвостов, Галенковский и прочие действовали заодно. Из писем мая 1806 г. ясно, что у Дмитриева сложилось впечатление полного объединения противостоящих ему сил, решающим выступлением которых стал отзыв на третий том его сочинений и переводов «низкого» в социальном смысле Каченовского (ср. têtes de vulgaire у Лагарпа). Дмитриев ожидал окончательного «проклятия от петербургских журналистов» - главным образом, от «Лицея» Мартынова, где печатался развязавший полемику с карамзинской партией Галенковский, после чего собирался уйти из литературы.
Если предположить, что именно процитированный фрагмент из «Похвального слова Вольтеру» Лагарпа мог лечь в основу литературного поведения Дмитриева, то становится понятно, почему от диалога с Каченовским Дмитриев стремился уклониться и воспринял нападки критика как окончательную победу своих недоброжелателей, в то время как годом раньше баснописец публично ответил гр. Хвостову, вступив с ним в литературное соперничество. Предательство неблагодарного Каченовского оказывалось проявлением Зависти, несправедливости и ненависти, описанных Лагарпом. Если поведение Хвостова и Голенищева-Кутузова было по-своему ожидаемым, то измена Каченовского, прежде близкого, а теперь стремящегося максимально унизить Дмитриева, казалась верхом вероломства. Сначала Дмитриев, как истинный талант, в ответ на нападки Хвостова стал трактовать те же литературные сюжеты, как и Вольтер, ответивший блестящей «Заирой» тем критикам, которые после постановки трагедии «Брут» посоветовали ему перестать писать пьесы. Пасквиль Каченовского же соответствовал в схеме, начерченной Лагарпом, финальной стадии конфликта, когда гений, отягощенный откровенной клеветой и выпадами против своей личности, вынужден удалиться от литературного мира.
Соперничество (émulation) Лагарп возвел в идеальный принцип ответа зоилам. Дмитриев перевел вслед за Хвостовым «притчу» «Орел и змея», в которой, как убедительно показал Вацуро, Хвостов обвинил Дмитриева в зависти по отношению к Голенищеву-Кутузову. Исследователь законно трактовал факт перевода как литературное соперничество: