Феномен понимания в творчестве А.П. Чехова конца 1870-х - первой половины 1890-х годов

• Автор: Баханек, Светлана Николаевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2005
• Место защиты: Тюмень
• Количество страниц: 223 с.

Глава I От темы понимания к проблеме понимания: творчество А.П.Чсхова конца 1870-х- конца 1880-х годов
1.1. Понимание в тематической структуре произведения («<Безотцовщина>» (конец 1870-х гг.), «Драма на охоте» (1884 г.))
1.2. Бытийный характер понимания («На пути» (1886 г.), «Калхас» (1886 г.)
— «Лебединая песня (Калхас)» (1887 г.))
1.3. Объемность эстетической объективации проблемы понимания («Иванов» (комедия) (1887 г.) - «Иванов» (драма) (1889 г.), «Огни» (1888 г.))
Глава II От проблемы понимания к концепции понимания: творчество А.П.Чехова 1889-1894 гг
2.1. Смена эстетического регистра (трагическое/комическое) («Скучная история» (1889 г.), «Леший» (1890 г.))
2.2. От субъективности к субъектности («Страх» (1892 г.), «Рассказ неизвестного человека» (1893 г.))
2.3. Чеховская концепция понимания («Черный монах» (1893 г.), «Студент» (1894 г.))
Заключение
Литература

В чеховедении XX века неоднократно поднимался и пересматривался вопрос о месте Чехова в русской литературе. Чехову присваивали статус последнего классика и первого модерниста, его называли «поэтом конца» и «поэтом начала», искали в его творчестве некий ключевой момент, анализ которого может быть использован в качестве «призмы» для рассмотрения всего творческого наследия в его своеобразии и динамике. В разное время для исследователей отправной точкой в изучении чеховских произведений служили поиски и открытия в рамках развития реалистического метода в искусстве [Лакшин 1975; Бялый 1973, 1981]; взаимосвязь прозы и
драматургии [Берковский 1969]; принципы построения, единство формы и содержания [Скафтымов 1972]; характер изображения действительности и внутренней жизни человека [Полоцкая 1974, 1979]; специфика «формы», ее конструктивные элементы [Чудаков 1971]; гносеологическое значение текста и «литературные связи» [Катаев 1979, 1989]; творческая лаборатория и функционирование текста [Паперный 1976, 1986]; идейное содержание [Бердников 1984]; грани художественного мира, его возникновение и утверждение [Чудаков 1986; Сухих 1987]; драматургические новации [Паперный 1982; Зингерман 1988, 2001]; типология художественности [Тюпа 1989]; проблема веры и безверия [Линков 1995]; религиозно-философские и иные ценности [Собенников 1997]; искусство стилизации [Кубасов 1998]; особенности пространства [Разумова 2001] и др. Изучая творчество
А.П.Чехова в разных аспектах, специалисты сходятся во мнении, что одной из главных тем в произведениях художника является тема общения людей -общения, сопряженного с определенными трудностями (Н.Я.Берковский), перемежающегося так называемыми «ситуациями несостоявшегося общения» (В.Б.Катаев), осложненного некоммуникабельностью персонажей (Т.Г.Винокур), речь которых строится не по законам риторики, а по принципу комического обыгрывания этих законов (А.Д.Степанов) и т.п.

Подобного рода наблюдения подготавливают выход на феномен понимания как предмет особого исследовательского внимания. На сегодняшний день имеется ряд точных замечаний и наблюдений о данном феномене у Чехова, хотя в большинстве случаев они были сделаны попутно решению иных научных задач.
Значимость явления понимания в творческом наследии Чехова так или иначе отмечалась специалистами, обращавшимися к детальному рассмотрению его произведений (В.Б.Катаев, И.Н.Сухих, В.Я. Линков,
A.С.Собенников, А.В.Кубасов, М.С.Макеев, Т.А.Шеховцова и др.). Однако до сих пор еще в чеховедении нет целенаправленной и детальной проработки данного вопроса, осуществленной на репрезентативном массиве текстов. Объясняется это отчасти тем, что «Чехов - социальный критик, критический реалист, тонкий художник, но не мыслитель - вот точка зрения очень многих современных историков и теоретиков литературы» [Катаев 1995:4].
B.Б.Катаев отстаивает право Чехова называться мыслителем и возможность рассматривать чеховское наследие в аспекте философских проблем и категорий: «Разве воплощенный в чеховском творчестве тип миросозерцания не есть особое, сказанное «после», слово в развитии русского Логоса, вступающее на равных в диалог со словом писателей-мыслителей, чье право находиться в этом ряду зафиксировано в философских энциклопедиях?» [Катаев 2004:369]. Понимание - категория не просто философского, а междисциплинарного характера, занимающая важное место в системе гуманитарных координат. Понимание - это и метод, которым оперируют гуманитарные науки, и то, что отличает «науки о духе» от наук естественных. Данная формула восходит к концепции Вильгельма Дильтея (1833-1911), первым отрефлектировавшего феномен понимания как самостоятельную теоретико-методологическую проблему. Отдельные аспекты данного феномена прорабатывались еще до Дильтея - в работах Дж. Вико, И.Г.Гердера, Ф.Шлейермахера, Л.Ранке, И.Г. Дройзена. Но именно Дильтею принадлежит приоритет в целостной проработке вопроса. Согласно его

что-то о другом, это создает для него иллюзию гармонии с окружающими. Надя и сама признается, что ее идея выйти замуж за графа и спасти его «никуда не годится», «смешна и наивна», но тут же просит: «Не разочаровывайте же меня! Пусть я сама разочаруюсь, но не теперь, а когда-нибудь... после, в далеком будущем...» [III, 357]. Разрушение этой иллюзорной, мнимой гармонии и пришедшее ей на смену осознание, понимание истинной сути вещей и людей привело Надю к попытке оставить мир почти одновременно с убитой Камышевым Ольгой.
В повести присутствуют и так называемые «мужские аналоги» Ольги и Нади - граф Карнеев и врач Вознесенский. Отношения Камышева и графа охарактеризованы в самом начале повести: «Граф любил меня и
искреннейше навязывался ко мне в друзья, я же не питал к нему ничего похожего на дружбу и даже не любил его» [III, 249]. Вознесенский появляется в произведении чуть позже - уже после пьяной гулянки у графа, после встречи с «девушкой в красном». О нем Камышев отзывается так: «Павел Иванович - единственный человек, сентенции которого я выслушиваю с легкой душою, не морщась, которому дозволяется вопросительно заглядывать в мои глаза и запускать исследующую руку в дебри моей души... Мы с ним приятели в самом лучшем смысле этого слова и уважаем друг друга» [III, 291]. Между графом и Камышевым - мнимая дружба и мнимое равенство, приписываемое мало знающими их людьми, а «щура» и Камышева объединяет единый уровень пытливого отношения к миру, стремление разобраться в окружающих, понять их, хотя это стремление и не беспристрастно. О том, что дружба «щура» и Камышева подлинная, а не надуманная, говорит и тот факт, что сам Камышев безыскусно признается: «“Щур” - очень хороший малый... Я люблю его простое, далеко не пластическое лицо с большим носом, прищуренными глазами и жидкой рыжей бородкой. Я люблю его высокую, тонкую, узкоплечую фигуру, на которой сюртуки и пальто болтаются, как на вешалке» [III, 291]. Щур отвечает на любовь Камышева взаимностью и