Тоталитаризм как культурно-цивилизационный тип

• Автор: Римский, Виктор Павлович
• Шифр специальности: 24.00.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 1998
• Место защиты: Ростов-на-Дону
• Количество страниц: 423 с.

ГЛАВА 1. ФЕНОМЕН ТОТАЛИТАРИЗМА: ВЫБОР МЕТОДОЛОГИИ

§ 1. Классические и неклассические культурологические модели познания: к осмыслению тоталитарного проекта

§ 2. Проблемы культурно-цивилизационного многообразия и тоталитаризм

ГЛАВА 2. КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ

ПРЕДПОСЫЛКИ ТОТАЛИТАРИЗМА

§ 1 .Феномен тоталитаризма в культуре античности

§ 2. Сектантский тоталитаризм в католической средневековой цивилизации

§ 3. Протестантская реформация как социокультурный раскол и тоталитаризм

ГЛАВА 3. КУЛЬТУРНО-ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЕ ПАРАДИГМЫ ТОТАЛИТАРИЗМА

§ 1. Тоталитаризм как социокультурная антисистема

§ 2. Тоталитаризм как культурно-цивилизационная мутация: между

традиционализмом и модернизацией?
ГЛАВА 4. ТОТАЛИТАРНЫЙ КОСМОС И ЧЕЛОВЕК
§ 1. Традиционализм и тоталитарный ритуал
§ 2. Тоталитарная культура: миф и персонификации, символы и хронотоп
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ЛИТЕРАТУРА
В Священном Писании сказано: «Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечем убивает, тому самому надлежит быть убиту мечем» (Откровение, 13:10). Весь строй жизни современного человечества определял и во многом до сих определяет «меч тоталитаризма». Удивительно, но факт: меч символически использован как в скульптуре нацистского художника А. Бампера «Гений Победы» (1940), так и в знаменитом памятнике Л. Вучетича воинам Красной Армии в Берлине «Воин-освободитель» (1948). Вся страшная история XX века прошла под знаком «меча тоталитаризма». На исходе столетия мы не можем убедительно сказать самим себе: тоталитаризм изжит, возврат прошлого в новом обличье невозможен.
С самого начала века, ознаменованного революциями, феномен тоталитаризма находился в поле зрения политиков и политологов, писателей и публицистов, философов и социологов. Но познана ли сокровенная природа тоталитаризма? Стоит только задать несколько вопросов, и окажется, что современная мысль уготовила или противоречивые ответы, или уводит в лабиринты теоретических парадоксов. Например, давайте задумаемся, был ли тоталитаризм XX столетия закономерным явлением или историческим курьезом, объяснимым случайным отклонением от линии «прогресса», выбором не «тех» путей? Можем ли мы считать тоталитаризм «азиатским» или «европейским» феноменом? Почему в 1989 году в одночасье рухнули восточноевропейские тоталитарные режимы? Ушел ли с исторической арены советский тоталитаризм после «августовской революции» 1991 года? Западногерманский политолог К.Г. Баллестрем обозначил сложившуюся гносеологическую ситуацию в изучении тоталитаризма как «апории тоталитаризма» (см.: 27). Подобные апории - эвристические и практические - и задают напряжение исследовательского поля при обращении к тоталитаризму.

Понятие «тотальность» имеет глубокие философские корни - оно употреблялось и несло большую эвристическую нагрузку в немецкой диалектической традиции. Но современное звучание термин «тоталитаризм» получил в 20-е годы нашего столетия. Первоначально данное понятие употребили критики итальянского фашизма, а затем и сам Муссолини применил его в положительном смысле, говоря о необходимости создания «тоталитарного государства». «Таким образом, - отмечает С. Серебряный, - слова «тоталитарный» и «тоталитаризм» несут на себе печать некоторой двойственности: они употреблялись и употребляются как в эмоционально-оценочном и даже пропагандистском плане, так и в плане собственно научном» (379, с.369). В 60-е годы в западной науке даже появилось целое направление, которое выдвигало на этом основании возражения против использования понятия «тоталитаризм». Однако, многие философские понятия и термины имеют помимо теоретической и традицию обыденного словоупотребления, но от этого не теряют своей категориально-смысловой нагрузки.
Более того, интеллектуальная традиция осмысления феномена тоталитаризма гораздо древнее, чем соответствующее словоупотребление. А весь XIX век прошел в спорах вокруг идеи социализма и ее первых социокультурных фантомов. В это же время рождаются и духовные прообразы другой ипостаси тоталитаризма - национал-фашистской. Идеи национализма и социализма в науке и идеологии XIX века воспринимались как взаимоисключающие. Социализм - и прежде всего марксистский - мыслился в качестве интернационалистской доктрины, что вполне соответствовало основному космополитическому духу столетия. В национализме усматривались лишь шалости неокрепшего государственного гения Пруссии или Италии.
Опасность социализма и национализма стала осознаваться лишь накануне и в ходе первой мировой войны. Одним из первых предупре-

ческие инновации в гуманитарном мышлении: переосмысление классических моделей - стадиально-эволюционной и культурномонадологической - создавало обширное поле для складывания как новых мыслительных парадигм, так и оригинальных мыслителей, творчество которых не укладывалось ни в одну из них. Именно на рубеже между мировыми войнами формируются все неклассические модели познания, задается стиль междисциплинарных исследований, характерный в нашем столетии не только для гуманитарных наук и культурологии, но и для естествознания.
Отмечая глубинное переплетение неклассических стилей мышления, мы можем все же выделить те новые культурологические модели, которые задают тон не только в современных гуманитарных исследованиях, но и во всей духовной ситуации XX столетия, будут определять смены культурных парадигм в постиндустриальном обществе грядущего века. Можно, конечно, говорить вслед за нашими ведущими философами советской эпохи о двух вариантах неклассического мышления и концепции самосознания - этико-психологическом (прежде всего феноменология, экзистенциализм и психоанализ) и предметноязыковом (лингвистический позитивизм, структурализм). М.К. Мамар-дашвили, Э.Ю. Соловьев и B.C. Швырев в свое время весьма тонко подметили специфику неклассического стиля мышления с его антропологичностью, интересом не просто к человеку (это характерно и многим классикам), а массовому человеку, к миру повседневности и обыденности: «Тема очевидности и самоочевидности, безусловных достоверностей, открываемых в опыте рефлексии, приобретают новый, неклассический смысл. Речь идет не о рефлексивном извлечении из глубин привилегированного, абсолютного, социально не искаженного сознания универсальных истин, истин-программ, которые затем ориентируют непросвещенную массу. Речь идет, напротив, о прояснении
сознания, «заброшенного» в наличный социальный мир, претерпевшего