Предания об иноземном нашествии - крестьянский нарратив и мифология ландшафта : На материалах северо-восточной Новгородчины

• Автор: Штырков, Сергей Анатольевич
• Шифр специальности: 24.00.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2001
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 160 с.

Содержание

Введение с.

1. Исторические предания и конструирование коллективной исторической

памяти с.
1.1. Исторические предания и воспоминания о прошлом: два вида исторических нарративов с.

1.2. «Фольклоризация» деревни и современное состояние традиции с.

1.3. Типы влияния «городской» историографии на практики рассказывания преданий с.

1.4. Исторические предания и мифология ландшафта с.

2. Рассказы о наказании святотатцев: фольклорный мотив и нарративная схема

2.1. Симметричность преступления и воздаяния как условие сюжетообразования с.

2.2. Святотатство в исторических преданиях и меморатах: опыт сопоставительного анализа с.
3. Предание об ослеплении литвы: агиографический сюжет в народной традиции
3.1. Тема слепоты в библейской традиции с.
3.2. Тема слепоты в агиографической традиции с.
3.3. Рецепция агиографического сюжета народной традицией с.
4. Средневековые могильники в восприятии крестьян восточной Новгородчины: этиологические рассказы и ритуальные практики
4.1. Исторические предания, поверья и поведенческие стереотипы
4.2. Забудущие родители: почитание древних погребальных памятников как специфическая
ритуальная практика
Заключение
Список литературы
Список сокращений
Приложение
Введение
Настоящая работа посвящена анализу преданий о древнем иноземном нашествии, записанных в 1990-е годы в деревнях Восточной Новгородчины и ряда прилегающих к ней регионов Ленинградской и Тверской областей. Крестьяне, рассказывающие об этом катастрофическом событии, высказывают самые разные предположения касательно того, когда оно произошло («Это же николаевское время было»; «Это где-то в шестисотых годах»; «Когда Иван Грозный был»; «Это когда было татарское иго», «Тыща, может, семьсот годах была», «Это, может, лет триста-четыреста тому назад»; «Тогда литва шла, дак я ещё маленькой была» и т.д.)1. Однако обычно рассказчики затрудняются в датировке нашествия или ограничиваются тем, что определяют его как «раннюю», «давнишнюю войну» («Ить это ведь давным-предавно было» ЕУ-Хвойн-98, № 18 ИЕИ). «Этническую принадлежность» врагов-иноземцев также определяют по-разному. Это могут быть татары2, монголы («монголо-татары»)3, шведы4, турки5, поляки6, т.е. все народы, о которых известно, что они когда-либо воевали с Россией. Но при этом самым распространенным выражением для обозначения «ранней войны» в данном регионе остается формула: «Литва шла».
Предания о литовской войте {литовском разорении) достаточно разнообразны. Рассматривая все имеющиеся фольклорные свидетельства о древнем вражеском нашествии, нельзя не заметить, что время литовского разорения выступает в них как момент «перетворения», после которого сельский ландшафт принял те формы, которые можно сейчас наблюдать. Именно к этому времени относится появление древних могильников. Литве или противостоящей ей стороне приписывается создание заброшенных валов, других укреплений. Кроме того, прохождение литвы воспринимается как причина уничтожения некоего старого мира («Что пересвет был, так. Светопереставление»7). Так, согласно
1 ЕУ-Хвойн-97, № 1, ГЕН; ЕУ-Хвойн-97, № 23, НИ; ЕУ-Хвойн-97, № 34 КНЕ; ЕУ-Хвойн-97, № 33 КЛС; ЕУ-Хвойн-97, № 37 КАИ; ЕУ-Хвойн-97, № 40 ИАИ; ЕУ-Хвойн-97, № 7 МЕ). Здесь и далее используется следующая система ссылок на материалы из архива факультета этнологии ЕУСПб. Предшествующее цифрам слово, кроме отдельно оговоренных случаев, указывает на место записи: Хвойп - Хвойнинский район Новгородской обл., Бапт(к — Батецкий район Новгородской обл., Мошеп - Мошенской район Новгородской обл. Цифры означают год записи, номер — порядковый номер фонограммы, следующие за ним заглавные буквы — инициалы информанта.
2 ЕУ-Хвойн-97, № 34 КЛС; ЕУ-Хвойн-98, № 31 ЕТГ.
3 ЕУ-Хвойн-97, № 6 БАИ; ЕУ-Хвойн-97, № 40 ШСА.
4 ЕУ-Хвойн-97, № 3 ИЯИ; ЕУ-Хвойн-97, № 23 НИ; ААГ 98085319 Мошенской р-н, д. Роговец; ТФА Тихвинский р-н, д. Новое село ДЗГ 1928 г.р., зап. 05.07.1997.
5 ТФА Тихвинский р-н, д. Вязищи МН, зап. 04.06.1994. См. также: Маслинский 2000: 5-6.
6 ЕУ-Хвойн-98, № 8 ИАК.
7 ААГ 98030210 Тихвинский р-н, д. Корбеничи.

преданиям, литва уничтожает всех людей, живших на этой земле («Нарушали людей вот, а уж потом новое поколенье шло или как там»8), разрушает церкви и деревни, которые позже отстраиваются уже на новом месте («Там стояла деревня, на этой горы. И литва её всю разорила. Тоже называлась Новинка там эта деревня. После этого всего поставили здесь эту Новинку на этом месте» ЕУ-Хвойн-97 № 25 КАЛ).
Отдельную группу нарративов составляют рассказы об окончании вражеского нашествия. В рассматриваемом регионе распространена следующая редакция этого предания: вражеское нашествие заканчивается тем, что, дойдя до определенного места, вражеское войско слепнет. Иногда в качестве непосредственной причины ослепления указывается какое-либо кощунственное действие интервентов. Подобные тексты, рассказываемые, как правило, в форме фабулата, при всем нх разнообразии демонстрируют высокую степень схожести.
Целью данной работы является рассмотрение локальной легендарной исторической традиции, т.е. преданий, записанных в определенном регионе. В этих рассказах я вижу прежде всего результат работы семиотического механизма, направленного на сегментацию окружающего человека пространства.
Когда бы человек ни описывал ландшафт и когда бы он ни рассказывал истории о том, что произошло в том или ином месте, он вступает в определенные отношения с пространственными объектами (Basso 1984: 23). Восприятие территории, входящей в сферу повседневной деятельности крестьянина, во многом конструируется посредством описания эпизодов локальной истории. Через нарративные практики физический мир реорганизуется в структурированное и «понятое» пространство. И несмотря на сосуществование в традиции альтернативных способов осмысления ландшафта, можно сказать, что система локусов не существует вне рассказа о них. Более того, называние локуса, вопрос о нем является провокацией для рассказа, иногда единственно возможной. И это хорошо знакомо собирателям, ориентированным на изучение нарративных практик в контексте повседневной жизни деревни.
У проблемы соотнесенности нарратива и объекта есть и другой аспект. Многие, если не большинство текстов, относимых к несказочной фольклорной прозе, с необходимостью подразумевают территориальную локализацию событий. Даже самое незначительное
8 ЕУ-Мошен-01, № 36 ТИМ.

находится колодец со святой водой36. Рассказы о происхождении «святости» этого места оказываются как бы избыточными по отношению к описанию деталей ритуалистики и случаев чудесного излечения. Конечно, нельзя говорить о том, что этиологических рассказов, связанных с этим локусом, вообще не существует. Однако они распространены в гораздо меньшей степени, чем можно было бы ожидать. Особенно интересно, что даже знатоки традиции, известные в деревне в этом своём качестве, демонстрируют низкую степень «информированности» о личности Марка. И это несмотря на то, что односельчане убеждены в их компетентности в этом вопросе.
Таким образом, рассказывание преданий, легенд и т.п. не является единственным способом придания значений тому или иному объекту. Средневековые могильники - локусы, практически всегда отмеченные традицией — для одних являются погребениями, оставшимися от «ранней» войны, для других - местами гуляний молодёжи, для третьих — деревенскими святынями. Список мнений можно продолжить, и здесь важно, что он является закрытым для того или иного варианта традиции. Но всё-таки это набор достаточно разнообразных вариантов.
То обстоятельство, что свидетельства разных информантов противоречат друг другу, имеет одной из своих причин различия в экзистенциальном опыте и аксиологической ориентированности рассказчика. Так окрестные крестьяне по-разному интерпретируют происхождение жальника, расположенного у деревни Заделье (см. Главу 4). Для одних это «ничья полоса», и здесь актуализируются представления о справедливости доколхозного землевладения - не свою полосу никто не мог трогать. Мнение, согласно которому жальник является участком, оставленным по завету (обету), основывается, с одной стороны, на близком знакомстве с практикой организации заветных святынь, с другой - на представлении о рациональности раннего землепользования. Для людей же, ориентированных на участие в церковных религиозных практиках, жальник является своеобразным эквивалентом храма, и они, высказывая такое мнение, исходят из того, что
36 Соб: А что это за Марк такой?
Инф.: А там были два домика... жила там... батюшка. И мопашеиъки жили... и могилка там, этого... как священника... и вот к этой могилке мы ходим... Если заветишься, тоже на Марка ходят... здоровьица просят... помоги. Господи... Чего-нибудь заветишься... Полотепчики повесят там... могилка, а на могилке крестик стоит... полотенчиками обвешено
Соб.:А чья могилка?
Инф.: Дак это там захоронен... как... священник или там это... Ведь они там жили, монашек там хоронили... А эта могилка, она уж сколько лет, незаметно... Там она и огорожена... (ЕУ-Хвойн-98, № 2 СМА). Любопытно, что активно циркулирующие среди местных жителей слухи о том, что тело Марка Пустынника давно вырыли кладоискатели, не приводят к снижению «святости» данного локуса в глазах его почитателей.