Язычество и христианство в социокультурной ментальности России 30-х годов XIX века в проекции художественного текста

• Автор: Левина, Галина Львовна
• Шифр специальности: 24.00.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2004
• Место защиты: Владивосток
• Количество страниц: 152 с.

Глава I. 30-е годы XIX века как «критическая» эпоха в социокультурной
ментал ьности России ■
§ 1. Романтизм как результирующий феномен кризисного сознания (на
примере образа Мирового Древа)
§ 2. Двоеверие как феномен ментальности России
§ 3 Оценка католичества как формы язычества в русской ментальности
30-х годов
Глава II. Художественный текст как меморат культурных традиций (на
материале цикла Н.В.Гоголя «Миргород»)
§ 1. Поэтика имени в синтезе языческой и христианской культур (на
примере повести «Старосветские помещики»)
§ 2. Символика Эроса как тема смерти в концепции цикла
§ 3. Тема огня как тема либидо в историко-культурных интерпретациях ... 48 § 4. Идея жертвенности в солярной символике цикла (на материале
повести «Тарас Бульба»)
§ 5. Деструкция мира в мотиве трансформаций «нечистого»
Глава III. Христианское миросозерцание как феномен сознания
писателей-романтиков 30-х гг
§ 1. Тема зрения в цикле «Миргород» как отражение трактовки Библии ... 63 § 2. Фольклорная демонология в синтезе языческой и христианской
культур (на примере повести «Вий»)
§ 3. Интерпретация образа ограды в цикле «Миргород» в контексте
христианского миросозерцания
§ 4. Христианский модус в организации художественного пространства в литературе 30-х годов (на примере текстов произведений В.Жуковского и
Н.Гоголя)
Глава VI. Идея становления нового исторического сознания в проекции
хронотопа цикла «Миргород»
§ Г. Феномен Н.Гоголя в структуре рекурренции (на примере мотива
«перверсного» пира)
§ 2. Концепт античности в творчестве Г оголя как тема утраченной
гармонии
§ 3. Статус героя как код его социальной программы (на примере образа
Хомы Брута)
§ 4. Мотив завесы с позиций исторической памяти
Заключение
Примечания
Литература

Актуальность исследования. Социокультурный слом, переживаемый Россией на стыке тысячелетий, по мнению современных философов, «лишь один из фрагментов общего кризиса христианской цивилизации, мировоззрения в целом» (Н.Н.Моисеев, 1993). Отмечается также, что фактором, все более определяющим судьбу человечества, становится духовность. Ценностное же содержание этого понятия во многом измеряется взаимодействием в синхронии и диахронии двух культурных традиций - язычества и христианства. Эти явления вызывают принципиальный интерес, так как, будучи факторами сознания, определяют модальность переживаний человека, его психоментальные ориентиры, формируют социокультурное пространство. В ситуации кризиса, когда проблема выживания или спасения становится важнейшей, закономерна актуализация христианской идеи с ее программой духовного совершенствования. В качестве противостоящей ей рассматривается идея рационализма, культивирующая научно-технический прогресс как способ развития человечества. Одна из концепций христианской идеи, прозвучавшая еще в XIII веке в декларациях Фомы Аквинского, заключалась в том, что спасение возможно и на земле при условии установления справедливого порядка. Эта установка .возлагала личную ответственность на каждого, стимулировала внутреннюю духовную работу и социальную активность. Постепенно с появлением учений об избранности, наиболее отчетливо отразившихся в доктрине кальвинистов, гугенотов, пуритан и католиков, - идея спасения деформировалась. В наименьшей степени новые тенденции обнаруживались в православной вере, в связи с чем именно она, с идеей возможности соборного спасения, и получила в России XIX века в программе славянофилов статус истинно христианской веры, духовного светоча в деформированном обществе. Вероисповедание же в Западной Европе (прежде всего в католической Польше) с выраженным элементом рационализма, схоластики, «латинства» в России расценивалось как новая форма язычества

(А.Хомяков, И.Киреевский). Таким образом, ситуация противостояния рационализма и христианства, обозначенных в современную эпоху как два аксиологических полюса, между которыми формируется концепция нового человека и мира, имеет ретроспекцию в 30-х годах XIX века, когда католичество, с выраженным элементом рационализма, «латинства», противопоставлялось славянофилами православной вере, ее сердечноэкстатической сути.
Именно русская философская мысль (в лице славянофилов прежде всего) обозначила качественно новый уровень понимания функциональных явлений социо- и психоментальной культуры - язычества и христианства, - выделив последнее как путь спасения не только для России, но и для Европы. Закономерно в связи с этим предположить, что современная идея развития общества сообразно идее христианства в его православной сути, а именно как идея спасения для гибнущей цивилизации, имеет истоки в 30-х годах XIX века, «критической» эпохе крушения Просветительской, «утешительной системы» (В.А.Зеньковский), вызвавшей у современников этого исторического процесса внутренний надлом, зафиксированный в эстетике романтизма, этого результирующего феномена кризисного сознания. Именно актуализация христианской идеи как конструктивной на эпохальном разломе II и III тысячелетий отсылает нас к подобному историческому опыту, заставляя уже на этом более раннем этапе обнаруживать мощные импульсы, определяющие в течение двухсот лет социальную, политическую и духовную жизнь в России.
Цель работы в связи с этим - выявить в социокультурной ментальности России 30-х годов XIX века христианскую идею как концептуальную в формировании личности нового времени, отвечающую чаяниям кризисной эпохи. В соответствии с этим — высветить дополнительные смыслы нового понимания язычества через призму социокультурных ассоциаций обозначенного исторического периода как формирующих качественно иной аксиологический фокус, задающий иную перспективу развития русского

"Старосветские помещики", и в повести "Тарас Бульба" в кульминационной сцене убийства Андрия (герой в художественном смысле становится жертвой собственной страсти), откровенно фатальную роль ружье играет в заключительной повести цикла о ссоре двух Иванов.
В каждой повести проводником огня как сексуальной энергии является женщина: в первой повести цикла огонь строго локализован благодаря тому, что "пистоли" Афанасия Ивановича "давно уже заржавели и лежат в коморе" (2, с. 19), и смыслообразующим содержанием этого образа является идея дома, организации своего пространства. Женщина выступает здесь в роли хозяйки, хранительницы очага с доминирующим материнским началом. Но стоит появиться серенькой кошечке, выступающей а роли трикстера между двумя пространствами: усадьба (дом) - дремучий лес (чужое) (не случайно потому и серый цвет, переходный между черным и белым), - и Пульхерия Ивановна ощущает влияние смерти.
В "Вии" условную функцию лаза-трилита выполняет овин, в котором ночует Хома Брут, с его подчеркнутой теснотой. Волчий вой, сопровождающий главного героя по мере приближения его к Вию, - тоже может быть интерпретирован как косвенное указание на присутствие трикстера.
В "Повести о том, как поссорился Иван, Иванович с Иваном
между
Никифоровичем" причиной вражды двумя главными героями является ружье, но демонстрирует его женщина. "Что же это значит? - подумал Иван Иванович, - я не видел никогда ружья у Ивана Никифоровича. Что же это он? стрелять не стреляет, а ружье держит! На что ж оно ему? А вещь славная! Я давно хотел достать себе такое. Мне очень хочется иметь это ружьецо: я люблю позабавиться ружьецом." (II,. с.202) (курсив наш — Г.Л.). По замечанию М.Вайскопфа, движение героя к цели пересекается с рудиментарной темой судьбы: "Напомним, что Иван Иванович - вдовец; добывание ружья -отголосок функционального отождествления вещи и, в частности, оружия с