Отечественная историография русско-японской войны 1904-1905 гг. как форма культурной памяти: стратегии детравматизации национальной идентичности

• Автор: Урбанович, Василий Михайлович
• Шифр специальности: 24.00.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2011
• Место защиты: Люберцы
• Количество страниц: 193 с.

Оглавление
Введение
Глава I. Травматическое событие и историографический нарратив в контексте «мемориальной парадигмы» культурологического знания стр. 18 § 1 «Мемориальная парадигма» в науках о культуре: становление, современное состояние, эвристические возможности
§2 Травма как «место памяти»
§3 Историография как форма культурной памяти и мемориализация травмы
Глава II
§ 1 Причины войны и объяснения военных неудач в дореволюционной историографии: контрапрезентная версия
§ 2 Причины войны и объяснения военных неудач в дореволюционной историографии: обосновывающая версия
ГЛАВА III. Мемориализация русско-японской войны 1904-1905 гг. в историографии советского времени: игры «своего» и «чужого»
§ 1 Причины и начало войны
§2 Оборона Порт Артура
§ 3 Сражения на море
§ 4 Причины поражения и итоги войны
IV Глава Современная историография русско-японской войны: расхождение нарративов и мозаичность объектов
§1 Просоветский нарратив: трансформации «школы Покровского»
§2 Имперский нарратив: «возвращение из эмиграции»
§ 3 Расколотый нарратив: узкоспециализированные исторические труды о русско-японской войне
Заключение
Список литературы

Введение
Актуальность темы исследования определяется как вненаучными, так и внутринаучными моментами. Первые связаны с тем, что современная Россия на протяжении последних двух десятилетий переживает второй на протяжении столетия период формирования новой национально-культурной идентичности после радикально-травматичных разрывов с прошлым. 1917 и 1991 годов. Эти даты обозначили решительные «перерывы постепенности» течения российской истории, полный отказ «проклятого прошлого» и устремленность к новому миру «светлого будущего».
Революционные события неизбежно вызывали кризис коллективной идентичности. Идентичность, ощущение собственной самотождественности, как на индивидуальном, так и на коллективном уровне имеет нарративную природу. В ее основе - повествование о моем (нашем) прошлом, ведущем к настоящему и будущему, которые также должны оставаться моими (нашими) настоящим и будущим. Главная задача нарратива идентичности заключается в том, чтобы лицо (или группа) могли узнать себя на каждом историческом этапе. Поэтому совершенно очевидно, что революционные периоды обрывают связь с прошлым и ставят под сомнение идентичность.
Создать идентичность заново, «с чистого листа» практически невозможно. Приходится восстанавливать связь со своим, недавно отвергнутым прошлым. Однако и просто вернуться к прежней картине своей истории также нельзя. Мемориальный нарратив идентичности должен быть реструктурирован так, чтобы событие-разрыв стало органической частью истории, прошлое должно быть перестроено в перспективе произошедших
перемен.
Эту закономерность показала в свое время еще опыт Французской революции, которая попыталась создать новую нацию, история которой начиналась с «Первого дня Первого года», но быстро, уже при Наполеоне, пришла к восстановлению преемственности с «исторической Францией».
При этом страна, которая только что «отменила» историю, в первой трети XIX века подарила миру величайшую историческую науку. Которая по-новому, с учетом произошедших революционных событий, рассказала историю страны.
Различие ситуации 1917 и 1991 годов для России заключается в том, что в первом случае коллективную идентичность нужно было восстановить и сконструировать после события, рассматривавшегося как величайший триумф страны, открывший человечеству дорогу к счастью. В отличие от этой ситуации, сегодня мемориальный нарратив должен вписать в себя травматический опыт распада страны и крушения великой державы. Причем в этом нарративе практически прямым аналогом русско-японской войне в качестве неожиданно неудачного военного предприятия, ставшего катализатором катастрофических для Империи событий, выступает афганская война Советского Союза.
Именно в этом смысле опыт переживания в рамках российского национального самосознания неудачной войны 1904-1905 годов может быть особенно интересен и поучителен. Тогда Империя потерпела неожиданное и ошеломляющее поражение, , заставившее поставить под вопрос самоощущение Россией себя в статусе великой державой. Эта война открыла путь обеим российским революциям, советскому периоду отечественной истории и последующим событиям рубежа 1980-1990-х годов.
Носители национальной культурной памяти неисчислимы. Помимо историографии к их числу принадлежат памятники, музеи, государственные праздники и ритуалы, произведения литературы, национально значимые мемориальные ландшафты и многое другое. Однако для России (также как, например, для Франции или Польши) историческая наука (наряду с литературой) всегда играла ключевую роль в качестве хранителя национальной идентичности и основного источника патриотического воображения.

коллективном сознании, навсегда оставаясь в их памяти и изменяя их будущую идентичность самым фундаментальным и необратимым образом»34.
Один из подходов к структурированию содержания культурной памяти связан с психоаналитической традицией. Главную роль здесь играют понятия "героической миссии", «триумфа» и «травмы». Наиболее развёрнутую концепцию такого рода разработал в последние годы немецкий социолог Бернард Гизен (Bernhard Giesen). «Травма и триумф, - пишет он, -конституируют «мифомотор» национальной идентичности. Они представляют крайние границы опыта и предельный горизонт для самоопределения коллективного субъекта, также как рождение и смерть

дают предельный горизонт для экзистенциального опыта индивида» . Особую роль в коллективной идентификации он отводит в связи с этим архетипическим образам "героя-победителя" и "трагического героя". Тот и другой - сакральные фигуры-исполнители высшего мессианского предназначения. Герою-победителю удаётся это предназначение исполнить и преобразовать мир в соответствии с задачами своей миссии. Трагический герой мужественно старается жить в соответствии со своим священным призванием, но не может осуществить своего предназначения в слишком несовершенном окружающем его мире. "Тем не менее, неудачи, связанные с профанными обстоятельствами, не могут повредить священному характеру его личности. Напротив, контраст между священным характером его личности и профанным характером неудачи защищает его от осквернения и десакрализации"36. Трагический герой при любых, даже самых неблагоприятных обстоятельствах, сохраняет свою суверенную сакральность и мессианское предназначение.
34 Alexander J.C. Toward a Theory of Cultural Trauma//Cultural Trauma and Collective Identity/Alexander J.C., Eyerman R., Giesen B., Smelser N.J., Sztompka P. L.-Berkeley, 2004.. P.l.
35 Giesen B. National Identity as Trauma: The German Case//Myth and Memory in the Constructuon of Community, Bruxelles et al., 2000. S. 229.
36 Giesen B. Triumph and Trauma. Boulder, L., 2004. S.7.