Средства выражения побудительной модальности в русском языке XI-XIU веков

• Автор: Кукса, Ирина Юрьевна
• Шифр специальности: 10.02.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1997
• Место защиты: Калининград
• Количество страниц: 160 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
Глава I. Побудительная модальность как компонент функциональносемантической категории языковой модальности (диахронический аспект)
§1. Прагматическая природа побудитедьНой модальности
§2. Специфика модального значения побуждения
§3. Функционально-семантические особенности императива в древнерусском языке
§4. Некоторые обобщения
Г лава II. Состав экспликаторов побудительной модальности в древнерусском
языке
§1. Принципы классификации средств выражения модального значения
побуждения
§2. Синтаксические аналоги императива на ранней стадии развития языковой системы
§3. Морфологические субституты императива в древнерусском языке
§4. Контекстуальные средства выражения модального значения побуждения
§5. Некоторые выводы
Глава III. Функционально-семантическое поле побудительной модальности в
древнерусском языке XI-XIV веков
§1. Структура ФСП побудительной модальности
§2. Центр функционально-семантического поля побуждения
§3. Периферия функционально-семантического поля побуждения „119
Заключение
Библиография
1. Теоретическая литература
2. Словари
3. Источники
4. Таблица
5. Таблица2
ВВЕДЕНИЕ
Настоящее диссертационное исследование посвящено функционально-семантическому анализу средств выражения побудительной модальности на стадии ее формирования в древнерусском языке XI-XIV веков.
Рассмотрение категории языковой модальности в функционально-семантическом аспекте все чаще в последнее время сопрягается с ее осмыслением при учете коммуникативно-прагматических факторов, что во многом детерминировано интересом исследователей к языку «со стороны его основной и глобальной функции — выражения мышления в процессе коммуникации» (Колшанский, 1977, с. 99), в связи с чем «функционально-прагматический подход» обозначается как «наиболее соответствующий современной парадигме знаний» (Пуховская, 1995, с. 1). Изучение такой универсальной лингвистической категории, как модальность, во всей совокупности составляющих ее фрагментов, пластов, уровней, во всей многоаспектности подходов к анализу указанного языкового явления подчас представляется затруднительным без обращения к собственно прагматическим критериям, обусловливающим общую коммуникативную заданность высказывания. Коммуникативный аспект категории модальности является необходимым дополнением при функционально-семантическом ее описании, поскольку при этом открываются возможности для всестороннего и полнообъемного рассмотрения всех единиц, выполняющих тождественную модальную функцию, даже если она не является следствием их семантики, а базируется на экстралингвистических обоснованиях. О значимости названного подхода при анализе категории модальности свидетельствует и появление в последние годы ряда диссертационных работ, ориентированных на определение роли прагматического компонента в семантике

разноуровневых языковых элементов при реализации ими соответствующего модального варианта (Милосердова, 1991; Болотина, 1993; Колобкова, 1995; Пуховская, 1995 и др.)- Кроме того, идентификация частных семантических модификаций модального значения опирается на особенности коммуникативной ситуации, что соотносится с прагматической областью категории модальности, которая связана с оценкой говорящим существующего (сложившегося) положения дел, обстановки акта общения, обусловливающей, в свою очередь, мотивацию выбора адресантом релевантного способа речевой передачи модальной семантики.
С точки зрения функционально-семантического подхода, нашедшего подробное и конструктивное освещение в трудах по функциональной грамматике (см., например, работы А.В.Бондарко, 1983; 1984; 1987; коллективное исследование по теории функциональной грамматики (далее в ссылках — ТФГ); работы Золотовой, 1973, 1982 и др.), акцентируется понятие функции как свойственной языковому элементу системы способности «к выполнению определенного назначения» и вместе с тем как результата функционирования, то есть реализованного назначения, «достигнутой в речи цели» (Бондарко, 1987, с. 8). При этом языковая система «как инструмент мысли и коммуникации» представляет собой систему средств, служащую «какой-то определенной цели», а между понятиями «значение» и «функция» проводится грань: значение мыслится как «внутреннее системно-значимое свойство формы», а функция — прежде всего как «цель употребления того или иного средства или комбинации средств, не обязательно связанная с системноязыковой значимостью» (Бондарко, 1983, с. 37-38). Концентрация исследовательского внимания на цели как реализации потенциальных свойств элемента того или иного языкового уровня, шире — на коммуникативном акте в полном объеме составляющих его параметров

щих семантических компонентов справедливо называются компоненты наличия/отсутствия каузации; одушевленности/неодушевленности субъекта действия; адресованности/неадресованности побуждения, а также степень выраженности намерения говорящего относительно преобразования внеязыковой реальности. Ср. определение побуждения как «активной желательности, выражаемой говорящим и направленной на слушающего» (Петрикеева, 1988, с. 9). Поэтому даже с учетом семантической близости желания и побуждения нет достаточных оснований для квалификации побуждения как конкретного варианта во-люнтативности, тем более, что в основе побудительного импульса может лежать не только желание говорящего изменить действительность, но и его воля как возможность распоряжаться властью. При этом «область потенциальных объектов желания...шире, чем область потенциальных объектов воли. Желание...оценивает не только контролируемые, но и неконтролируемые и даже невозможные "положения вещей"» (Шатуновский, 1989, с. 179), оптатив имеет значение «эмоционально окрашенной отвлеченной устремленности к какой-то действительности» (Шведова, 1974, с. 456). Представляется неправомерным рассмотрение с исторической точки зрения значений призыва и мольбы как семантических модификаций оптативной модальности (см. об этом: Беляева, 1985, с. 111), поскольку оптативные предложения «выражают желание говорящего...в форме ненаправленного волеизъявления, т. е. пассивно-созерцательное отношение к явлениям и предметам действительности» (Пете, 1970, с. 231). В исследуемых памятниках письменности Х1-Х1У веков налицо признаки адресованного воздействия и активного намерения говорящего преобразовать «положение вещей». При этом в случаях обращения побуждения высшему существу или владыке (царю, императору, духовному лицу) в форме мольбы или молитвы четко обозначено соотношение «говорящий ниже слушающе-