Изображаемое и рассказывание в прозе Пушкина. "Повести Белкина"

• Автор: Смирнова, Наталья Николаевна
• Шифр специальности: 10.01.08
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1999
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 185 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение. С. 2.
Глава 1. Изображаемое в процессе повествования
1.1.Повествуемое и повествователи. Проблема точки зрения
1.2.Рассказ как предмет изображения
1.3.«Истина» и «предмет сам по себе»
Глава 2. Рассказывание в свете изображаемого
2.1. «Ограниченный повествователь» и ирония
2.2.«... И старался украсить истину живостию рассказа...» С
Заключение
Примечания
Литература
Приложение. С. 169.
ВВЕДЕНИЕ

Проблема повествования применительно к пушкинской прозе закономерно является одной из центральных.1 «Рассказывание» и «рассказчик» — главные ориентиры для исследователей пушкинского повествования.2 В прозе Пушкина чрезвычайно редки любые формы «всезнания». Повествование ведется через посредников, часто весьма многочисленных, что (как это уже многократно отмечалось) предполагает отсутствие дидактизма, авторского «указующего перста», и, как результат, — смысловую многогранность. Все это общеизвестно. Поражает, однако, обилие смыслов, выявляемых, в частности, в «Повестях Белкина», их противоположность, взаимоисключительность, категоричность самых различных оценок, что, как кажется нельзя полностью отнести на счет различий исследовательских позиций и пристрастий.3 Психологическая проза М.Ю. Лермонтова, проза Л.Н. Толстого, не говоря уже о произведениях многочисленных пушкинских современников, — все это, в известном смысле, вызывает гораздо меньше разногласий, чем простая с первого взгляда, скупая на детали проза Пушкина.
Так, о «Повестях Белкина», несмотря на многочисленную литературу, было справедливо сказано: «Спорно прежде всего
истолкование их литературного замысла: являются ли «Повести» пародиями на определенные литературные направления и даже на отдельные произведения (...), содержат ли они лишь общие пародийные

некоторого «знания» представляется уже не объясняющим изображенное, но только дополнительным штрихом к портрету рассказчика, а все вместе направлено на выведение человеческого смысла происходящего.
Ничего подобного нет в «Выстреле». Мотивация и внутренняя сущность изображенного так и остаются в тени. Повествующий мало способствует их прояснению. Благодаря этому история воспринимается и в героическом и в пародийно-ироническом контекстах. События сами по себе не вносят никакого определенного смыла, и потому могут трактоваться в каком угодно ключе. При такой неопределенности «выручила» бы позиция повествующего, но она не отличается устойчивостью. В «Выстреле» сказанное от лица повествователя и сообщенное от первого лица участниками дуэли вступает между собой в противоречия ввиду, например, несоответствия стилей: «романтический» герой Сильвио в передаче повествователя оказывается вовсе не таким, судя по его собственному рассказу; граф выглядит то «избранным счастливцем праздным», то счастливым семьянином, напуганным неожиданным визитом Сильвио до такой степени, что соглашается стрелять во второй раз вопреки правилам чести. Заключительная реплика повествователя также не вносит определенности в историю: по справедливому замечанию Н.И.
Михайловой в таком случае «лишней оказывается или сама повесть или ее заключение» (Михайлова, 1977, 139). Принцип рассуждения таков: «Если Сильвио — мститель, индивидуалист, обыватель», зачем Пушкин приводит его к столь героическому концу (другие исследователи считают, что, напротив, в таком конце нет ничего героического),31 если— бунтарь,