Этико-философские основы жанровых поисков Н. С. Лескова 1870-х годов

• Автор: Угдыжекова, Ольга Васильевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1998
• Место защиты: Томск
• Количество страниц: 204 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА I. ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ ДВИЖЕНИЯ ХРОНИКАЛЬНОГО ЖАНРА В "ПЕРЕХОДНЫЙ" ПЕРИОД ТВОРЧЕСТВА Н.С. ЛЕСКОВА
1.1. ЭСТЕТИКО-ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВЫ ХРОНИКАЛЬНОГО ЖАНРА Н.С. ЛЕСКОВА
1.2. СООТНОШЕНИЕ ЭПИЧЕСКОГО И КРИТИЧЕСКОГО СМЫСЛОВ В САТИРИЧЕСКОЙ ХРОНИКЕ “СМЕХ И ГОРЕ”
1.3. ДИФФУЗИЯ ЭПИЧЕСКОГО В КОМИЧЕСКОМ
1.4. СМЕХОВОЕ ПРОСТРАНСТВО ХРОНИКИ “СМЕХ И ГОРЕ”
ГЛАВА II. "ЗАХУДАЛЫЙ РОД" И ПРОБЛЕМА НРАВСТВЕННОГО СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ ЧЕЛОВЕКА
2.1. ДИАЛЕКТИКА СОЗНАНИЯ: РОДОВОЕ И ЛИЧНОЕ
2.2. ТРАНСФОРМАЦИЯ ЖАНРА ЖИТИЯ В ЛЕСКОВСКОЙ ХРОНИКЕ “ЗАХУДАЛЫЙ РОД”
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ПРИМЕЧАНИЯ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Введение
Создание целостной картины русской литературы XIX века невозможно без осмысления творческого наследия Н.С. Лескова. Русский литературный процесс второй половины XIX века выводит на один идейнохудожественный уровень писателей с разным ракурсом художественного видения, со своеобычными поэтическими системами, с оригинальными жанрово-стилевыми тенденциями.
Общей художественно-философской системой творчества Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого и Н.С. Лескова становится религия, которая в целом осознается русской культурной мыслью XIX века, как "возврат цельности, собирания души" (Г. Флоровский). В. Маркович отмечает появление в художественных произведениях русских реалистов-классиков рядом с эмпирическим планом плана мистериального: "история,
общественная жизнь, метания человеческой души получают тогда трансцендентный смысл, начинают соотноситься с такими категориями, как вечность, высшая справедливость, провиденциальная миссия России, конец света, Страшный суд, царство Божие на земле"1.
Целостность бытия осознается Достоевским, Толстым, Лесковым через постижение глубинных принципов веры. Стремление писателей "к универсализму мышления, к предельному обобщению и осмыслению пути человечества, к миротворчеству в решении онтологических проблем"2 ведет к созданию художественно-философских систем, в центре которых стоят темы о Боге, о Боге и человеке.
Для Достоевского Бог - "идея человечества собирательного, массы, всех," "источник живой жизни"3. Именно в христианстве, по его мнению, наблюдается крайнее развитие личности и собственной воли. И все раздумья писателя, подчеркивает Т.А. Касаткина, об этом - "о спасении, о бытии
человека в боге"4. Религиозно-мифологические мотивы, по мысли другого исследователя, С.М. Телегина, определяют нравственно-философскую эстетическую основу произведений Достоевского5, для которого, как и для Толстого, Лескова, стремление личности к идеалу, к высшему началу, наполняет человеческое существование смыслом.
И Ф.М. Достоевский и Л.Н. Толстой, по словам В.Г. Одинокова, поднимаются на философско-нравственный уровень, анализируя личность с точки зрения христианского миропонимания, связывая основополагающие принципы религии с насущными задачами социально-общественной жизни.*5 Л. Толстой отмечает в своих дневниках, что "религиозная истина есть единственная истина, доступная человеку", что в основе всех людских знаний лежит христианское учение.7 Цель же жизни утверждает мыслитель, общая или духовная - единение8. "Грандиозный синтез духа и бытия", по выражению Ф.З. Кануновой, становится для русских писателей, начиная с 30-40-х годов "важнейшим условием решения назревших проблем времени"9.
Христианская философия является основой мировоззрения и Н.С. Лескова. Религиозная интуиция ведет писателя к пониманию человека как образа и подобия Бога. Проблема личности в творчестве Лескова высвечивается преимущественно через призму христианских идей. Человеку, по мысли художника, дается идея бесконечного Божественного Бытия, обуславливающая его восхождение от конечного к бесконечному, от земных пут к духовному идеалу. Писатель уверен, что ада не может быть там, где в человеке "живо стремление к высшему идеалу"10. Любой человек, по Лескову, наделенный уже при рождении духовным потенциалом, потому и способен повернуться от зла к добру в считанные минуты, способен духовно переродиться "во мгновение ока".
Лесков, на наш взгляд, испытывает огромный интерес к разным формам и проявлениям духовной жизни (античному философскому наследию, учению "христианского добронравия" Сковороды, масонству,

хроника “Загадочный человек”, первоначально имеющая подзаголовок “Очерк из истории “комического” времени”. Определяя в подзаголовке произведения характер современной эпохи как “комический”, в письме А.П. Милюкову от 4 января 1869 года Лесков заявляет о художественном пафосе хроники: “Некоею порою я знал в Петербурге некоего “неразгаданного человека” Артура Бенни. Он убит при Монтане, и его интереснейшая история, мною в свое время писанная, может быть оглашена. Это вещь пряная и забористая и, кажется, очень интересная. Шуму она может возбудить множество”. (10, 272). Осуществить свои намерения, напечатав произведение, писателю удалось только через три года. «Загадочный человек» был однозначно воспринят современниками как памфлет на молодое поколение революционеров-демократов. В рецензии «Незагадочный писатель», появившейся в «Вестнике Европы» анонимный автор отмечает «благонамеренно-полицейский тон» и «совершенно ненужныя клеветы» нового произведения Н.С. Лескова.18 Мнение о памфлетном пафосе лесковского «очерка» утвердилось и в истории русской литературы. На наш взгляд, оно страдает известной односторонностью и требует определенной корректировки.
Тот факт, что публицистическая хроника “Загадочный человек” создавалась писателем одновременно с “книгой родства и памяти” “Чающие движения воды” свидетельствует, что внутренний критицизм художника действительно требовал обращения “между большою работою” к “мимолетному случаю жизни”. Тема сопоставления прошлого и настоящего нуждалась в одновременном художественном и публицистическом осмыслении. Там, где национальное предание рождало “ценностно-удаляющую дистанцию” (М.М. Бахтин) между автором и объектом его исследования ( “Чающие движения воды”), личный опыт писателя эту дистанцию уничтожал ( “Загадочный человек”), предоставляя автору