Семиотический аспект моделирования природы и социума в художественном мире В. М. Шукшина

• Автор: Тевс, Оксана Вячеславовна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1999
• Место защиты: Барнаул
• Количество страниц: 183 с.

1. Семиотика явлений и образов природного ряда в произведениях
В.М. Шукшина
1.1.Мифопоэтика стихий в художественном мире В.М. Шукшина
1.2.«Зооморфный код» в произведениях В.М. Шукшина
2. Семиотика социальных отношений в произведениях В.М. Шукшина
2.1. «В миниатюре - целое общество» (Семья как модель социума в творчестве В.М. Шукшина)
2.2. «Блудные дети» (Осмысление демографических процессов 60-70-х годов в прозе В.М. Шукшина)
2.3. Семиотика профессии в художественном мире В.М. Шукшина
Заключение
Библиографический список

Актуальность предпринятого исследования обусловлена, в первую очередь, неугасающим интересом, как самой широкой читательской аудитории, так и специалистов к творчеству Шукшина. Сегодня с уверенностью можно сказать, что произведения писателя остаются «фактом духовной жизни новой эпохи» [122, с. 3], сохраняют свою эстетическую ценность, обнаруживают неисчерпаемый нравственно-философский потенциал. Имя Шукшина прочно заняло свое место в ряду художников, обращавшихся к исследованию души русского народа, ее глубины и своеобразия. Творческое наследие автора «Сельских жителей» и «Калины красной» оказалось удивительно созвучным процессу роста самосознания нации, поискам путей национального возрождения. Художественное творчество Шукшина перешагнуло не только временные рубежи, но и пространственные границы русской культуры. Произведения писателя переводятся на иностранные языки, находят своего читателя за рубежом и становятся предметом тщательного изучения зарубежных исследователей (можно назвать имена Л. Геллера [104], Дж. Гивенса [103-106], Д. Немец-Игнашев [184, 235], Р. Эшельмана [222] и др.)
Богатое культурно-историческое содержание творчества Шукшина привлекает ученых-специалистов в различных областях гуманитарного знания: философов, социологов, историков, кино- и театроведов и, конечно, филологов. В немалой степени этому способствует разностороннее дарование Шукшина - писателя, режиссера, актера".
Актуальность обращения к творчеству Шукшина определяется также тем, что использование нетрадиционных методов и подходов к изучению творческого наследия и личности писателя как литературоведами, так и лингвистами показывает все большие глубины смыслов в, казалось бы, знакомых художественных текстах. Намеченные новые пути рождают гипотезы, которые, в свою очередь, нуждаются в разработке и проверке. Обращение к разнообразным, в том числе не использованным ранее, аналитическим методикам предоставляет такую возможность.
* О деятельности Шукшина в кинематографе см. работы Е. Громова [114]. Ю. Тюрина [212] и др.

Несмотря на относительно краткий период существования (тридцать лет -не такой уж большой срок), шукшиноведение пережило несколько этапов своего развития. Первые опыты критического освоения творчества Шукшина базировались на признании оригинальности прозаика, однако, спектр оценок расходился от констатации непрофессионализма автора («Даже в лучших рассказах то там, то здесь небрежность ремарок посреди блестящих диалогов, да и ритм корявый какой-то...» [84, с. 51]), причисления его к ряду «средних» писателей («Ограниченность Шукшина-рассказчика общая с большинством его собратьев по перу. Это та внутренняя замкнутость, которая вообще свойственна современному среднему рассказу» [181, с. 14]) до признания высокого мастерства рассказчика («Его рассказы на редкость лапидарны, то есть при предельной сжатости глубоко выразительны. Авторский слог наг и точен, но отнюдь не беден, метафоры редки и в то же время никакой нивелировки языка, язык ясный, уходящий корнями в живую речь. Словом, у Василия Шукшина свой самобытный почерк» [176, с. 254]).
Обобщающим моментом всех оценок был преимущественно одномерный социологизированный подход. Достаточно типично мнение В. Канторовича: «Все сказанное выше оправдывает, по-моему, попытку рассмотреть новеллы В. Шукшина в ряду русских очерков нравов. К тому же в аннотации к «Землякам» написано: «Когда читаешь рассказы В. Шукшина - будто идешь от села к селу, от дома к дому, знакомишься с разными людьми, слушаешь их разговоры, вникаешь в их думы, в их беды и радости. За незатейливой сюжетной канвой встают перед читателем людские судьбы». Как известно, авторы не пишут аннотации к своим книгам, однако они читают их первыми и могут, при желании, возразить. В данном случае не было ни малейшего повода для спора: характеристика книги точная, подчеркивает ее социологическую направленность. Цель, как сказано выше, достигается Шукшиным познанием множества разных социально обусловленных характеров и, как видим из аннотации, демонстрацией множества «сцен жизни», без помощи затейливо разработанной фабулы. Но ведь это и характерно для хорошего очерка нравов» [127, с. 288] (курсив автора. — О.Т.). Поэтому вполне справедливо С.М. Козлова резюмирует: «Для критики 1970-х нужно было представить Шукшина, вопреки очевидному накалу его социального радикализма, «бытописателем»,

прямо полыхали нетерпением, кричали прямо... Горели ясным синим огнем» [9, с. 531]. В данном случае огненная стихия предстает как органичная для мужского начала, и поэтому образ рыжего шофера несет позитивную смысловую нагрузку: «С тех пор я нет-нет ловлю себя на том, что присматриваюсь к рыжим: какой-то это особенный народ, со своей какой-то затаенной, серьезной глубинкой в душе...» [9, с. 532].
Огонь в мифологической традиции, как и воздух, соотносится с легким, духовным началом, что актуально и по отношению к творчеству Шукшина. «Ситуация контакта с огненной стихией существенно меняет поведение и менталитет шукшинского героя <...> Огонь пробуждает мысль («А костер потрескивает себе, угольки отскакивают. Я тоже думать люблю». - «Живет такой парень», 1964; «Алеша всегда много думал, глядя на огонь» — «Алеша Бесконвойный», 1973), навевает воспоминания («Старик молчит, глядя на огонь. Видно вспомнил своих детей»,— «Космос, нервная система и шмат сала», 1966. <...>), активизирует фантазию («Миль пардон, мадам!»,1968)» [158, с. 85]. У разгоревшегося «камелька» разворачиваются «философские» беседы героев в рассказах «Охота жить» и «Беседы при ясной луне». Мотив душевной тоски, распространенный в текстах Шукшина, также решается через соотнесение с огнем. На Максима Ярикова «по воскресеньям наваливалась особенная тоска. Какая-то нутряная, едкая...)) [9, с. 166]. Многоточие в конце фразы повышает смысловую нагруженность определения «едкая», и тем самым в контексте актуализируется внутренняя форма слова. A.A. Потебня замечает: «Как душа и жизнь, так и частные проявления жизни: голод, жажда, желание, любовь, печаль, радость, гнев - представлялись народу и изображались в языке огнем» [66, с. 289]. Далее исследователь подробно прослеживает связь между символикой еды и огня, нашедшую отражение и в языке: «жрать, есть - одного корня с гореть)) [66, с. 290].
Соприкосновение с огнем побуждает к переосмыслению собственной жизни, поиску истинного. Так, в рассказе «Алеша Бесконвойный» происходит концентрация времени: вся жизнь героя припоминается им в тот день, когда он топит баню. Универсальный, бытийный аспект ситуации задается сочетанием, синтезом стихий огня и воды. Именно в это время Алешу посещают мысли о том, что есть жизнь: «Никто бы не поверил, но Алеша серьезно вдумывался в